8 сентября 1774 года Пугачев был схвачен казаками-заговорщиками и доставлен в Яицкий городок. Следствием занимался начальник отделения секретной комиссии гвардии капитан С. И. Маврин. Следует отметить, что он один, вразрез с мнением следственной комиссии, подал Екатерине II донесение, в котором отмечал, что Крестьянская война вызвана не "буйственны своеволием черни", а невыносимыми условиями жизни народа. Следствие в Яицком городке продолжалось сутки, затем Пугачев был передан Потемкину и Панину. Основное следствие над руководителями Крестьянской войны шло в Тайной экспедиции в Москве. Им руководил главнокомандующий в Москве —генерал-аншеф князь М. Н. Волконский. В помощь ему был направлен Екатериной II Шешковский, получивший от императрицы на этот счет наставление. Следствие шло интенсивно. В Москву, по сообщению Волконского, было доставлено 46 участников войны. Однако генерал-прокурор Вяземский обнаружил, что по "приемным реестрам" по именам от Потемкина принято только 39 человек. Об этом он донес императрице. 8 ноября 1774 года Волконский писал Екатерине: "Злодею Пугачеву допроса окончить, по пространству его гнусной истории и скаредных его злых деяний, было и до сего дня невозможно.... Шешковский, всемилостивейшая государыня, пишет день и ночь злодеев историю, но окончить еще не мог". В начале декабря 1774 года следствие подошло к концу. 5 декабря Вяземский написал секретное письмо Волконскому о повелении Екатерины II допросить Пугачева о характере его сношений с крестьянином села Котловки Карасем, о которых в своих показаниях руководитель Крестьянской войны даже не упоминал. 11 декабря Пугачев был допрошен по этому поводу. Он сказал, что с Карасем знаком мимоходом, "сам про себя Карасю не сказывал". На самом деле Карась (Карасев Карп) был полковником в отряде Пугачева. Он был схвачен летом 1774 года и по приговору Казанской следственной комиссии повешен.
Екатерина II не вполне была удовлетворена ходом следствия. Главный вопрос, который ее интересовал: кто надоумил Пугачева назваться именем Императора Петра III. 6 декабря, получив основные протоколы допроса, которые ей привез Потемкин, она написала Волконскому: "Дополнительные допросы я получила, но изо всего еще не вижу, чтоб объяснилось, кто выдумал самозванство— сам ли злодей или иной кто.... Я весьма желаю, чтоб дело это скорее к окончанию приведено было, и жду обещаные от вас допросы, по получении которых отправлю отсель генерал-прокурора с моими повелениями о образе суда, как в подобных случаях с государственными преступниками в обычае есть".
С этого момента Вяземский постепенно выходит на главную роль в подготовке и проведении судебного процесса над Пугачевым и его соратниками. Зная, что Тайная экспедиция не церемонится с важными государственными преступниками, он добился от Екатерины II ее повеления относительно содержания Пугачева. 12 декабря Вяземский писал Волконскому: "Ея Императорскому Величеству известно по делам, что некоторые приличившиеся (то есть изобличенные— Авт. ) в важных преступлениях колодники от изнурительного их содержания умирают, и для того высочайше повелевать мне соизволила сие на примечание к вашему сиятельству отписать касательно злодея Пугачева и его союзников, дабы в содержании оных употреблена была вся возможная осторожность, для того чтобы и с ними того же приключиться не могло (тем более, что Павел Сергеевич Потемкин по приезде в Москву гораздо слабее его нашел против того, каков он из Симбирска был отправлен), ибо весьма неприятно было бы Ее Величеству, если бы кто из важных преступников, а паче злодей Пугачев, от какого изнурения умер и избегнул тем заслуженного по злым своим делам наказания". Отвечая на это письмо, Потемкин сообщал Вяземскому: "По колико и злодеи не только все живы, но и здоровы, как и самый злодей. Но что он стал хуже, то натурально: первое, что он был в движении, а теперь на одном месте.... Однако ж, при всем том он не всегда уныл, а случается, что он и смеется". Изнурительные пытки и допросы не сломили вождя Крестьянской войны, держался он на следствии достойно. Наконец следствие по делу Пугачева было закончено. Императрица писала Волконскому: "Публиковать сегодня приложенный при сем Манифест по делу бунта Пугачевского, отправила я обратно к Москве Павла Сергеевича Потемкина, сегодня, а завтра сам генерал-прокурор к вам едет для устроения в Манифесте предложенного окончательного суда".
Своим Манифестом от 19 декабря 1774 года Екатерина II определила состав суда по делу Пугачева. Судьями были названы 14 сенаторов, 11 "персон" первых трех классов, 4 члена Синода, 6 президентов коллегий. В судебную коллегию вошли (вопреки даже практике суда екатерининского времени) и два члена следственной комиссии— Волконский и Потемкин, причем в числе одних из главных распорядителей. После подписания Екатериной II Манифеста Вяземский, до своего отъезда в Москву, обратился к ней с двумя докладами относительно обряда суда над Пугачевым. Он обговаривает с ней даже такие вопросы, как помещение для суда, и т. п. Эти доклады он лично вручил императрице и тут же записал на полях ее поручения. Вначале он обговорил с ней вопрос о том, как быть с секретными пакетами, которые поступают к нему почти "по каждой почте", и кто должен ей докладывать дела по Тайной экспедиции. Затем спросил: "Ежели не все назначенные в присутствие в Москве сенаторы к генварю месяцу съедутся, то можно ли начинать собрание? " Екатерина ответила: "Начинать". Следующий вопрос был в отношении членов Синода: если кто из назначенных членов не прибудет, дожидаться ли или же кем заменить? Екатерина предложила: не дожидаться, а можно позвать двух архиереев и одного архимандрита, с тем, чтобы "духовных не менее трех персон было". Вяземскому важно было обсудить также вопрос, как поступать с участниками восстания — казачьими старшинами, которые схватили и выдали властям Пугачева, ведь согласно Манифесту они освобождались от наказания. Екатерина подтвердила, что от наказания их освободить, однако с тем, чтобы "назначить новое для житья их место, только не в Оренбургской и Симбирской губерниях".
Руководители заговора против Пугачева — Федульев, Творогов, Чумаков, Бурнов и другие — были впоследствии отправлены на жительство в Прибалтику. В своем докладе Вяземский предложил, чтобы "сентенцию", то есть приговор, еще до подписания направить на апробацию императрице. Екатерина II с этим согласилась.
Во втором докладе Вяземский обговорил еще ряд вопросов. Так, он спрашивал: "Довольно ли за два дня до исполнения "сентенции" объявить о том публике? " Екатерина нашла этот срок вполне достаточным.
В экстракте, то есть в обвинительном заключении, который должен был зачитываться на суде, Вяземский подчеркнул карандашом места, которые, по его мнению, надо было опустить при чтении. Это были места из показаний Пугачева о том, что он намеревался постричь Екатерину II в монахини, что он призывал пить за здоровье его высочества, то есть великого князя Павла Петровича, и относительно фаворитки императора Петра III, Елизаветы Воронцовой. Екатерина согласилась с тем, что оглашать эти показания не следует. 25 декабря Вяземский и Потемкин прибыли в Москву, а уже 29 декабря, в 10 часов утра, в здании Сената собрались сенаторы, чтобы обсудить вопрос о порядке суда над Пугачевым. Заседание открыл Вяземский. Он зачитал Манифест Екатерины II о назначении судей на процессе. На следующий день в Тронном зале Кремлевского дворца собрались судьи по делу Пугачева. Они также прослушали Манифест, а затем было оглашено обвинительное заключение. После этого Вяземский распорядился доставить в суд Пугачева. 31 декабря привезли Пугачева. Ему было задано несколько вопросов: он ли беглый донской казак Емелька Пугачев, он ли назвал себя государем Петром Федоровичем и другие. Пугачев отвечал односложно. Наконец генерал-прокурор обратился к нему с двумя последними вопросами: "Не имеешь ли сверх показанного тобою еще что объявить? " и "Имеешь ли чистосердечное раскаяние во всех содеянных тобою преступлениях? " Пугачев ничего более добавлять не стал, а на второй вопрос ответил: "Каюсь Богу, всемилостивейшей государыне и всему роду христианскому".
Когда Пугачева вывели из зала, Потемкин огласил записку о распределении подсудимых, по степеням их вины, на несколько групп. Большинство судей стояло за вынесение самых тяжких наказаний, а для Пугачева требовали изощренной казни (колесования).
Вяземский постоянно информировал императрицу о ходе суда над Пугачевым. Желая угодить ей, в одном из докладов он изобразил Пугачева малодушным и трусливым. "Как Пугачев примечен весьма робкого характера, почему при вводе его перед собранием сделано оному было возможное ободрение, дабы по робости души его не сделалось ему самой смерти". Екатерина II широко использовала этот отзыв своего генерал-прокурора в переписке со своими зарубежными корреспондентами.
Суд вынес такой приговор: "Емельку Пугачева четвертовать, голову воткнуть на кол; части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех местах сжечь". "Сентенция" была составлена 2 января 1775 года. В тот же день Вяземский направил ее Екатерине II. 5 января императрица, ознакомившись с приговором, одобрила его и возвратила Вяземскому. 9 января судьи собрались для под писания приговора. Подписи поставили все члены суда, за исключением представителей Синода, отказавшихся подписывать приговор "из христианского милосердия". 10 января 1775 года состоялась казнь Е. И. Пугачева.
На следующий день Вяземский так писал об этом генерал-адъютанту Г. А. Потемкину: "Вчерашнего числа в одиннадцать часов утра действие исполнено. Пугачев был в великом раскаянии, а Перфильев и Шигаев толиком суеверием и злобою заражены, что и после увещания от священника не согласились приобщиться. Перфильев же и во время экзекуции глубоким молчанием доказывал злость свою, однако, увидя казнь Пугачева, смутился и оторопел. Таким образом, совершилось наказание злодеям, и завтрашнего дня как тела, так и сани, на которых везен был Пугачев, и эшафот— все будет сожжено". "СМОТРЯТ И БДЕНИЕ ИМЕЮТ О СОХРАНЕНИИ ПОРЯДКА"
Значительное внимание генерал-прокурор Вяземский уделял организации работы нижестоящих прокуроров: коллегий, приказов, контор, губерний и провинций. Он вел с ними весьма обширную переписку, направлял их деятельность в нужном русле посредством "предложений" и "ордеров", следил за тем, чтобы они надлежащим образом выполняли свои обязанности. В декабре 1763 года, когда на посту генерал-прокурора находился еще Глебов, Екатерина II именным указом повелела представить ей для утверждения в качестве прокуроров коллегий, губерний и провинций кандидатуры из числа "честных и способных людей". Заниматься этим вопросом пришлось уже Вяземскому вместе с обер-прокурорами. К апрелю 1764 года он сумел разобраться со своими кадрами и 14-го числа представил императрице рапорт "О назначении и распределении прокуроров по коллегиям, губерниям и провинциям", приложив к нему именной список представленных к утверждению прокуроров. Этот доклад вместе с генерал-прокурором подписали обер-прокуроры Ф. Орлов, В. Всеволжский и М. Соймонов. В докладе Вяземский писал: "Употребя все возможные силы, по мере нашего знания, старались сходствовать высочайшему Вашего Императорского величества соизволению, чтоб определены были люди способные, рассмотрели не только тех, которые вновь на порозжия места определить должно, но и о прежних, кои уже действительно в своих должностях находятся".
В этом докладе одних прокуроров предлагали на вакантные должности, других —на места прокуроров, которых "по незнанию их" Вяземский решил заменить. В отношении этих последних он просил императрицу дать поручение Сенату, чтобы "определить их к другим делам по их способности".
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6
