сходства. Отныне подобие - не форма знания, а, скорее, повод совершить ошибку. "Заметив какое-нибудь сходство между двумя вещами, - говорит Декарт в "Правилах для руководства ума", люди имеют обыкновение приписывать им обеим, даже в том, чем эти вещи между собой различаются, свойства, которые они наш ли истинными для одной из них". Эпоха подобного постепенно замыкается в себе самой. Картезианская критика сходства иск лючает подобие как основную практику и первичную форму зна ния, обнаруживая в нем беспорядочную смесь, подлежащую ана лизу в понятиях тождества и различия меры и порядка. Попытаемся реконструировать те изменения в научном мыш
ление XVII века, которые сделали иным само знание. В связи с тем, что утрачивает свое всеобщее значение понятие подобия, и его применение ограничивается самыми нижними и скромными рубежами знания, отныне любое сходство подчиняется испытанию сравнением, то есть принимается только на основе порядка тождества и серии различий. Более того, прежде цепь подобий могла быть бесконечной - всегда можно было открыть новые по добия. Теперь же становится возможным полное перечисление: и в форме перечисления всех элементов, и в форме категорий, и в форме анализа. Следовательно теперь сравнение вещей может достичь невиданной доселе точности, в то время как старая система подобий, никогда незавершаемая, всегда открытая для новых случайностей, могла становится лишь все более вероят ной , но не точной. Таким образом, деятельность ума ученого XVII века, в
отличии от века предыдущего, состоит не в том, чтобы сбли жать вещи между собой, занимаясь поиском всего того, что мо жет быть в них обнаружено в плане родства, взаимного притя жения или скрытой природы, а, напротив, в том, чтобы разли чать. Познавать теперь значит различать, то есть посредством интуиции дать себе представление о вещах, установить тож дества, а затем зафиксировать необходимость перехода от од ного элемента серии к другому, непосредственно следующему за ним. * * * С научной революцией XVII века неразрывно связано имя
Галилео Галилея. Пересматривая все традиционные представле ния о науке, её методе и задаче, он опирался на определенную традицию, на те достижения, которые составили предпосылки его собственной работы. Сам Галилей называет несколько важ нейших имен, традиции которых он продолжает: критикуя Арис тотеля, Галилей апеллирует к Платону, а ещё чаще к Архимеду, чьи сочинения действительно оказали решающее влияние на творчество Галилея. Из более близких по времени он чаще все го ссылается на Коперника - обоснование гелиоцентрической системы последнего, создание физики, которая согласовалась бы с этой системой, стали делом жизни Галилея. Физика Аристотеля к тому времени уже полностью отжила
свой век, но тем не менее это была прекрасно разработанная наука, хотя она и не была построена на математических нача лах. Более того она была более близка к опыту здравого смыс ла, чем физика Галилея. Это была теория, которая естествен ным образом исходя их данных здравого смысла, подвергала их чрезвычайно связному и систематическому истолкованию. Кроме того, аристотелевская физика не удовлетворялась простым вы ражением "факта" здравого смысла, она его помещала в целост ную концепцию физической реальности, основными чертами кото рой были вера в существование качественно различных "природ" и вера в существование Космоса, т. е. , в общем, вера в су ществование глобальных принципов порядка, в силу которых множество реальных существ образует иерархически упорядочен ное целое. Итак, в аристотелевской физике каждая вещь, подчиняясь
всеобщему порядку имела свое естественное место в Космосе. И если эта вещь "в порядке", то она в нем оставалась и пребы вала навсегда. Более того, она должна была оказывать сопро тивление любой попытке удалить её из этого места. Последнее можно было совершить только в результате принуждения, и тог да тело, оказавшись вне своего места, стремилось в него возвратиться. То есть всякое движение вызывало своего рода космический беспорядок, так как оно есть результат либо при нуждения, либо, наоборот, усилия со стороны бытия, направ ленного на противодействие этому принуждению. Всё это восс тановление порядка и являлось движением "по природе". Следо вательно, состояние покоя в объяснении не нуждалось - это объяснялось собственной природой тела. Но хотя для каждого из движущихся тел движение являлось преходящим и эфемерным состоянием, тем не менее для Космоса в целом оно было вечно необходимым феноменом, неким процессом, в котором вещи конс титуировались, актуализировались и становились собственно вещами. В случае насильственного движения, которое предпола гало непрерывное действие связанного с движущимся телом дви гателя, то оно, разумеется, не могло быть продолжительным, так как ничто из того, что "является противоестественным, не может быть бесконечным и непрерывным". Если прервать связь между движущимся телом и двигателем, то движение останавли валось. Аристотель не допускал действия на расстоянии, с его точки зрения, всякая передача движения предполагает сопри косновение - т. е. , чтобы перемещать тело, его надо или та щить или толкать. Таким образом, аристотелевская физика образовывала все
объемлющую, совершенно связную теорию, в которую не уклады вается лишь один повседневно наблюдаемый факт: движение бро шенного тела. Объяснение Аристотеля, что бросающий приводит в движение не только тело, но и воздух, который в состоянии некоторое время держать в движении тело, было отвергнуто ещё в VI веке Иоаном Филопоном. Он предложил новый способ объяс нения движения брошенного тела, который в XIV веке был раз вит в физику импетуса. Согласно Филопону, бросающий сообщает брошенному телу
некую нематериальную движущую силу, а воздух, приводимый при этом в движение, ничего не добавляет к движению тела. В фи зике импетуса ещё нет никаких идей, в которых был бы хотя бы намек на то, что было названо законом инерции, но она содер жала ряд допущений, которые могли привести к открытию этого закона. Именно в ней наметился тот путь, которым затем пошел Галилей. Как показал А. Койре, Галилей в своем сочинении "О движении" выступает как критик аристотелевской динамики с точки зрения динамики импетуса, и впоследствии придает ей ту форму, в которой уже и на самом деле содержался принцип инерции. Физика импетуса строится на базе космологии и физики
Аристотеля, пересматривая лишь отдельные положения послед ней. Полностью сохраняются представления о конечности Космо са, неравноценности пространства и связанным с этим делением движения на естественное и насильственное. Движение тела продолжается до тех пор пока действует двигатель. Скорость тела прямо пропорциональна силе двигателя и обратно пропор циональна сопротивлению среды. То есть сила здесь, в отличии от классической механики, является причиной скорости, а не ускорения. Тенденцию к покою, которая постоянно присутствует в движущемся теле, и которую должна преодолевать движущая сила, нельзя рассматривать как предшественницу инерции, как её понимала классическая механика. Импетус, или запечатлен ную силу (impetus impressus), расходует по мере движения брошенное тело. И он иссякает, уходя на преодоление тенден ции тела к покою. То есть инерция в физике импетуса это то, что способствует трате импетуса, прекращению движения, в противоположность инерции классической механики, сохраняющей состояние равномерного прямолинейного движения. Первоначально понятие импетуса применялось для объясне
ния насильственного движения. Однако постепенно его стали применять также и для объяснения движения подброшенного вверх тела, как наиболее уникального случая, где как бы сни мается различие естественного и насильственного движений. И в самом деле, если брошенное вверх тело движется насильст венно под воздействием сообщенного ему импульса, то, остано вившись потом на мгновение, оно падает назад уже под дейс твием силы тяжести. Физики пытались понять, чем объяснить различие скорости падающего тела в начале и конце движения, какую роль здесь играет тот импульс, который двигал тело вверх. Если он оказывает в первые моменты падения некоторое сопротивление силе тяжести, то это означало бы, что импетус может сохраняться, консервироваться в теле в момент мгновен ной остановки тела. Этого не могла допустить схоластическая физика в силу принципиального различения естественного и на сильственного движений, которое требовало различать также и характер сил, вызывающих эти два разных движения. Галилей сделал допущение, что импетус может сохраняться
в теле в состоянии покоя. Это снимало принципиальное разли чие между силами, действующими при естественном и насильст венном движении, и, таким образом, сблизило эти два вида движения. Здесь Галилей близко подходит к открытию закона инерции, но сделать следующий шаг и допустить, что тело мо жет двигаться само по себе, не расходуя никакого импетуса, а поэтому и не замедляя своего движения, в рамках физики импе туса невозможно. Итак, к началу XVII века невозможность применения неоп
ределенной и расплывчатой концепции "импетуса" в дальнейшем развитии теории движения становилась все более очевидной. Необходимо было отбросить эту концепцию с тем, чтобы создать математическую физику, новое понятие движения. И именно это сделал Галилей. "Мы так хорошо знакомы с принципами и понятиями новой
механики или, точнее, так к ним привыкли, - пишет А. Койре, что нам почти невозможно усмотреть те трудности, которые не обходимо было преодолеть, чтобы установить эти принципы и понятия. Эти принципы представляются нам столь простыми, столь естественными, что мы не замечаем содержащиеся в них парадоксы... .. мы так свыклись с математической наукой, мате матической физикой, что нам больше не кажется странным расс мотрение бытия с математической точки зрения, не кажется странным парадоксальное дерзновение Галилея, заявившего, что книга природы написана математическими знаками. Нам всё это представляется само собой разумеющимся, но совсем иначе обс тояло дело для современников Галилея. " Для них было чрезвы чайно трудно понять Галилея, объясняющего реальное бытие посредством бытия математического: ведь события новой дина мики разворачиваются в бесконечном пустом пространстве и ка саются тел, движущихся по прямым линиям, которые не являются реальными телами, перемещающимися в реальном пространстве, а математическими телами, перемещающимися в математическом пространстве. Галилей дает математическое решение конкретных физических проблем: проблемы падения тела, проблемы движения с силой брошенного тела, утверждая, что "желать исследовать проблемы природы без математики - это всё равно что пытаться сделать некую вещь, которую сделать невозможно". Сближая математический объект с объектом физическим,
Страницы: 1, 2, 3
