Поскольку страх является постоянным компонентом социальной жизни общества, то то страх получает ту или иную оценку в общественном сознании. На ранних этапах развития человеческих общеста страх оценивался скорее положительно. Во-первых, позитивная оценка страха базировалась на его способности выполнять сигнальную функцию, способствовать самосохранению живого существа. Во-вторых, страх имел социальный смысл, упорядочивающую и организационную функцию. В-третьих, выделялась культурная роль страха, которая заключалась в трансляции моделей поведения, необходимых для общества. Со временем, однако, страх потерпел переоценку, вперед выдвинулась негативная сторона страха. Авторы апеллируют к сдвигам в культуре в эпоху Просвещения. Во-первых, страх стал коррелировать с понятиями зависти, подчинения, несвободы. Во-вторых, общий сдвиг в сторону рациональности заставил пересмотреть и сигнальную функцию. Страх связывали с пессимизмом, а сигнальная функция страха не может коспенсировать тот вред, который приносит пессимизм как его результат. В-третьих, была переоценена и способность страха выступать фактором, повышающим организованность в жизни сообществ, облегчать задачи управления. Новая идея состояла в том, что послушание из страха не является организующим фактором, но напротив-вносит в социальную жизнь дезорганизацию. Наконец, во второй половине нашего столетия была переоценена воспитательная роль страха. Авторы усматривают причину этого в развитии гуманизма. Дети стали рассматриваться как свободные становящиеся личности. В конце главы делается вывод, что страхи амбивалентны. И выделяются четыре фактора, подтверждающие это:
наиболее позитивный из них-сигнально-ориентационная функция. Но современные опасности часто невидимы и неслышимы, что оставляет эту функцию страхов незадействованной.
Не утратила своего значения и мобилизационная функция страха. Он по-прежнему выступает стимулом, но также страх может парализовывать волю, вызывая панику и порождая волны дезорганизации и деструкции.
Весьма двусмысленна социально организующая и социализирующая функция. Ее оценка варьируется в зависимости от идеологических и политических убеждений. Поскольку современный мир ориентирован больше на будущую жизнь, то возрастает пргностическая функция страха.
В заключении авторы еще раз обращают внимание на негативные последствия страхов. Они говорят о том, что страх сам может превратиться в фактор, вызывающий катастрофу. Здесь приводится в пример явление “превентивная война”, которая начинается в результате опасений, что противоположная сторона начнет наступление первой. В качестве одного из недавних проявлений массового страха называется паника в Москве во время экономического кризиса 1998 года, которая была спровоцирована решением об отставке правительства С. Кириенко. Глава 5 Катастрофизм, или страх перед будущим
Между уверенностью и страхом существует некий баланс. Когда страх становится постоянной характеристекой сознания, то можно говорить о формировании катастрофического сознания. Оно может существовать в двух основных проявлениях: как состояние психики и как ценностной синдром, массовое настроение. Именно второе проявление интересует авторов этой книги. В разделе “Объективные и субъективные измерение катастроф”рассматриваются три основные концепции:
Катастрофа или любые другие негативные явления как объективные феномен Субъективный образ уже произошедшей катастрофы, сложившийся в сознании людей Страх перед ожидаемой катастрофой-катастрофизм
Для авторов центральным понятием данного исследования становится катастрофическое мышление и его возможные следствия.
Следующий раздел книги называется “Катастрофа как объективный феномен”. Здесь приводятся различные взгляды на катастрофы. Вообще, катастрофа-это всеохватывающая проблема всех и каждого. До недавнего времени в науке понятие катастрофа употреблялось при изучении стихийных бедствий. В социально-научном знании это понятие относилось к появлению какого-либо нового качества неожиданно, скачком. Для социологов же это–не только изучение внешнего события, но и оценка положения субъекта, вовлеченного в катастрофу, оценка происходящих событий.
Далее внимание читателя обращается на временной характер пртекания событий. Как правило, катастрофы соотносят с кратковременным действием. Но существуют и другие варианты. Катастрофы могут оказаться довольно длительными. Например, продолжительное ухудшение положения русского дворянства, вплоть до гибели в 1917 году, гибель русского традиционного крестьянства или, наконец, катастрофа, постигшая русскую разночинную интеллигенцию. Также примером может являться гибель любого государства. Катастрофа представляется здесь через понятие “дезорганизация”. Для соотнесения катастрофы с человеческой деятельностью авторы предлагают несложную классификацию:
Катастрофы, не зависящие от человека(землетрясения, тайфуны, сели и тд. ). Катастрофы, являющиеся побочным продуктом человеческой деятельности(экологические опасности в результате выбросов). Социальные катастрофы разных масштабов как результат дезорганизации в обществе, разрушения культуры, отношений людей(революции, войны). Духовные катастрофы и разломы, которые являются значимыми факторами последующих реальных катастроф.
C другой стороны катастрофа может быть рассмотрена и как субъективный феномен. Ее субъективность проявляется в тех оценках, которые дают люди. Одно и то же событие для одного человека может стать катастрофой, а для другого лица улучшить позиции. Примером могут явльться поражения в войне, революции, крах империй. Субъективная оценка страхов может приводить к переоценке имевших место катастроф. Крушение СССР и становление новой России вызвало массовую переоценку российской истории начала XX века. В годы советской власти приход большевиков к власти исторической наукой оценивался как “начало новой эры”. Официальному оптимизму доверяло большинство населения. Коренной сдвиг в современном восприятии привел к масштабной переоценке истории Советской России, радикальному ее снижению.
Далее речь идет о возникновении катастрофизма. Как правило, катастрофическое сознание распространяется в периоды социальных катастроф. Настроения могут транслироваться в такие периоды всеми возможными способами-от панических слухов до установившейся тональности в средствах массовой информации. Хотя иногда большинство населения не замечает приближения настоящей катастрофы. Находится много примеров этому в истории. Римляне не осозновали грозящей им катастрофы, тоже самое происходило с турками в XVII-XIX веках и с австро-венграми на рубеже XIX-XX веков.
В России же в 1991 году страх людей перед голодом и ощущение наступающей катастрофы заставило людей смириться с гайдаровскими реформами. “В разваливающемся СССР массовые катастрофические настроения можно было наблюдать в конце 1991 года, когда в Москве, например, магазины остались почти без всяких товаров. Люди заходили туда и видели одни лишь пустые полки. ” (стр. 72) Для социологии важны различные факторы, влияющие на уровень катастрофического сознания: успех в профессии, достижение массового спроса, игра на глубоких социально-психологических чувствах, игра на заглубленных социально-культурных смыслах, момент выгоды для конкретных носителей профессии, чтобы преуспеть в профессиональной гонке. Глава 6 Субъекты катастрофического сознания
В этой главе говорится о том, что все люди делятся на “получателей” страха, чье отношение к страху пассивно, и “производителей”, способствующих созданию и распространению страхов. Далее в ней рассматриваются основные “производители” и их выгода, а также массы, как носители страха.
Авторы считают, что за распространение различных страхов ответственны средства массовой информации и доминирующие идеологии. Но, с другой стороны, отсутствие идеологии тоже может привести к печальным последствиям. Примером может служить советская идеология во времена Сталина. Населению внушался страх перед классовыми врагами и капиталистическим оружием. Одновременно эта идеология была способна поддерживать оптимизм среди значительной части населения. Отсутствие же сильной официальной идеологии в посткоммунистической России–одна из главных причин распространнения пессимизма. Идеологии считаются одними из основных “производителей ” страхов. Существуют две полярные точки зрения на роль деятельности идеологов по созданию и распространению страхов. Первая точка зрения именуется утилитаристской и элитистской. Согласно ее страхи распространяются из-за личной выгоды. При этом сами они могут быть убеждены в истинности и правильности отстаиваемой позиции, могут работать на кого-то другого, могут поставлять свои идеи по личному убеждению в необходимости донести эти идеи до других людей. ”Согласно этой точки зрения, ответственными за содержание идеологии оказываются идеологи. ”(стр. 79) Политики также как идеологи используют страхи для достижения собственных целей. Они специально нагнитают массовые страхи, ”стараясь получить имидж единственных спасителей нации от якобы неминуемых катастроф. ”(стр. 84)Коммунисты, возглавляемые Геннадием Зюгановым, делают акцент на будущей глобальной экологической катастрофе и на смертельном конфликте между “Севером” и “Югом” из-за ресурсов. Предвыборная кампания президента Ельцина в 1996 году была основана на том, что победа коммунистов приведет страну к катастрофе.
Этому взгляду противостоит иное пониминие роли идеологов, названное антиэлистическим. ”Они-некий рупор общественных взглядов и настроений и в силу этого отражают и выражают массовые убеждения, верования и настроения. ”(стр. 79) Интеллигенция представляет собой агент страха. Интеллектуалы считают своим долгом критически относиться к действительности. За одно-два десятилетия перед революцией 1917 года катастрофические настроения были чрезвычайно распространены среди русской интеллигенции. Философ В. Соловьев читал лекцию “О конце всемирной истории”, а К. Леонтьев в брошюре”Наши новые христиане” утверждал, что “все должно погибнуть”. В результате полного краха интеллигентских идеалов мир стал восприниматься как достойный смерти. И некоторые представители культурной и хозяйственной элиты стали склоняться к революции. Это наложило отпечаток на общую атмосферу в стране, на усиление катастрофизма. Реципиенты страхов принимают свои страхи из двух главных источников: из личного опыта и из средств массовой информации, образовательных институтов, искусства, литературы. Авторы приводят здесь результаты своего исследования в России: ”большее число опрошенных (63%) связывают появление страхов в своем сознании со своим личным опытом, и только 33% опасаются вторичной информации, полученной из телепередач, радио и газет. ”(стр. 83) Глава 7
Мобилизационная функция страха: страхи и катастрофизм в СССР “Условием и предпосылкой использования страха для целей мобилизации тоже был страх-перед разрушением самих основ социалбной жизни. ”(стр. 87)Российская империя рухнула в 1917 году. Рост массовых страхов есть нормальная реакция на дезорганизацию социальной жизни. Российская Империя с начала XX века вошла в состояние нестабильности. Большая часть русской интеллигенции ожидала изменений с радостью. Все это осложнялось внешнеполитической катастрофой первой мировой войны. Революция и крах режима несли с собой дезорганизацию нормального порядка жизни и массовые страхи. ”Социально-психологическая атмосфера, сложившаяся в России после установления большевистского режима, может быть понята при учете того, что сам большевистский переворот был элементом социально-политической, хозяйственной, военной катастрофы, связанной с крахом исторической государственности. ”(стр. 88)Жизнь в Советской России после 1917 года была разрушена. Атмосфера бедствий, хаос, разруха стали фоном и предпосылкой последующего государственного террора. Максим Горький в своей газете “Новая жизнь” писал 21 декабря: ”Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием и радостью, как у нас на Руси. ”Человеческая жизнь ничего не стоила. Увеличилось число самоубийств, у крестьян отбирали хлеб, случались забастовки на почве голода, участились вспышки эпидемий. Авторы делают вывод, что эти массовые настроения побудили население России согласиться с режимом “сильной руки” как гаранта восстановления социального порядка.
Страницы: 1, 2, 3
