На исходе второго дня путешествия, когда до Сианя оставалось 10 - 15 км, нас остановила китайская военно - дорожная застава. Ввиду близости фронта дальше можно было двигаться только с наступлением темноты.
В столицу пров. Шэньси въезжали уже под покровом ночи по мосту через Вэйхэ. Мост был железный, с высокими ажурными фермами и узкими дощатыми настилами для колес. В просвете между колеями при свете автомобильных фар виднелись толстые поперечные балки. Экономия пиломатериалов в стране, бедной строительным лесом, понятна, но езда по узким колеям - настилам, особенно для небольших машин с неширокой базой, была очень опасна. Этим обстоятельством пользовались злоумышленники - диверсанты, а то и просто любители посмотреть на чужую беду. Так, месяца два спустя при возвращении из Наньчана в Ханькоу мы преодолевали по такому же мосту бурную речку. Дело происходило днем. На одной колее моста шофер передней автомашины заметил пучок соломы и остановился. Под соломой оказался крупный гладкий булыжник. Устроители сюрприза рассчитывали, по - видимому, что колесо нашей машины соскользнет с узкого настила со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Литишэ базы советских добровольцев в Сиане размещалось под одной крышей с консульством Соединенных Штатов Америки. Ужинали мы поздно, под звуки американского радиоприемника.
Проснувшись рано утром, я услышал приглушенную музыку, доносившуюся из комнаты дежурного (на ночевках в пути мы по очереди несли дежурства, охраняя сон остальных). На фоне быстро сменявшихся обрывков музыки вдруг послышался знакомый голос московского диктора: "Говорит Москва. Передаем последние известия". Мы все повскакали с коек и сгрудились у приемника в одних трусах и майках, с заспанными физиономиями. В молчании слушали родную речь. Каждый, кому довелось быть надолго оторванным от родины, знает, что на далекой чужбине голос Москвы звучит по - особому: он и радостно" волнует, и навевает думы о самых близких и родных....
Сиань крупнее Ланьчжоу, богаче зеленью, лучше отстроен. В нем больше построек европейского стиля. Он тоже обнесен стеной с большими въездными воротами, по карнизам которых прохаживается вооруженная стража. На улицах Сианя людно, шумно, пестро. Много разносчиков - торговцев. То и дело видишь бамбуковые коромысла с плетеными подвесками, на которых носят положительно все, даже детей.
На тротуаре, у стены, на корточках сидит тибетский медик. Выслушав жалобы пациента, даже не взглянув на него, лекарь тут же выдает лекарства из большого ящика - переносной "аптечки". Посредине улицы, привлекая всеобщее внимание, проходит четким строевым шагом группа китайцев, одетых в форму французских солдат эпохи Парижской коммуны: в кепи, в мундирах с золочеными эполетами на плечах. Они играют что - то бравурное на ярко начищенных духовых инструментах, несут, как знамя, пестрый плакат с непонятными иероглифами. Переводчик поясняет: - Афишируется программа местного театра.
Проходим мимо высокого мрачного здания за кирпичной стеной с колючей проволокой на гребне. У подножия угловой наблюдательной вышки солдат отчаянно колотит в барабан, висящий у него на шее. От переводчика узнаем: "Барабанщик оповещает население города о том, что в данный момент во дворе тюрьмы казнят опасного преступника".
Мирная жизнь прифронтового города часто нарушалась воем сирен, оповещавших жителей о воздушных тревогах, учебных и настоящих.
На следующий день после нашего приезда на сианьском аэродроме приземлился очередной отряд советских СБ - скоростных бомбардировщиков. Отряд вскоре улетел в сторону Ханькоу. А вслед за тем прерывистым воем сирен была объявлена боевая воздушная тревога. Наши соседи из американского консульства - долговязый мужчина и худая женщина в темных очках - консервах - принялись расстилать по двору огромное полотнище с ярким изображением звездно - полосатого американского флага, не довольствуясь тем, что крыша консульства тоже была раскрашена под национальное знамя США, хорошо заметное с воздуха. Весь город пришел в тревожное движение. Жители соседних кварталов спешили в ближайшее бомбоубежище, прорытое в толстой городской стене. Туда же направились и мы. Тем временем послышался нарастающий ровный гул. В том направлении, куда люди на бегу показывали руками, я не сразу различил в сияющей голубизне безоблачного неба поблескивающий белый крестик. Это и был японский самолет разведчик. Он двигался в сторону аэродрома.
На городской стене стоял солдат с трубой портативного дальномера за спиной. Над дальномером позади солдата склонился офицер, очевидно готовивший расчеты для зенитной артиллерии.
Связь между кратковременным пребыванием в Сиане авиаотряда СБ и появлением вражеского воздушного разведчика была очевидной: либо СБ были замечены японцами (их позиции проходили невдалеке от Сианя, по левому берегу Хуанхэ), либо о советских самолетах донесли шпионы. Ожидали, что вслед за разведкой вот - вот появятся и бомбовозы. Но этого не случилось:
очевидно, авиационный разведчик донес, что аэродром Сианя уже опустел.... Однажды на базе советских добровольцев я беседовал с молодым, худощавым летчиком, у которого левая рука висела на марлевой перевязи. Это был Г. Н. Захаров, начальник истребительной группы. Он возвращался на Родину. Г. Н. Захаров добился разрешения лететь в Союз на трофейном японском истребителе И 96. Помешала диверсия - в бак с горючим был насыпан сахар, который в полете засорил бензопровод. Пришлось произвести вынужденную посадку в горах. Самолет вышел из. строя, а Захаров серьезно повредил руку. Он рассказал мне о жизни и работе советских врачей в Ханькоу и Наньчане.
На следующий день после тревоги погода была нелетной" шел проливной дождь. Несмотря на это, из Ланьчжоу прилетел очередной рейсовый самолет пассажирской линии Ланьчжоу - Ханькоу. Он долго гудел над городом, невидимый с земли, терпеливо и умело пробивая с помощью радиосвязи мощную облачность, и наконец благополучно приземлился. На этом самолете в тот же день половина нашей группы улетела в Ханькоу.
Двумя днями позже Сиань принимал заместителя главкома китайских ВВС генерала Мао Панчу. Для встречи большого начальника на аэродром прибыла целая делегация от Авиационного комитета в сопровождении военного духового оркестра. У летного поля была сооружена временная трибуна.
Трехмоторный пассажирский Ю - 52, самолет германо - китайской авиационной компании "Евразия", прибыл па бреющем полете. Из него вышел молодой щеголеватый генерал с тростью и маленькой собачкой на поводке. Глава встречавшей его делегации - высокий, худой, но бодрый старик в темных очках, широкополой соломенной шляпе и длинном белом одеянии - под звуки национального гимна приветствовал генерала. Они долго отвешивали друг другу низкие, поясные поклоны. Затем встречавший взошел на трибуну и, сняв шляпу с седой головы, что - то говорил с четверть часа.
Когда генерал Мао умчался со своей собачкой на автомобиле и аэродром опустел, нам предложили места в самолете для вылета в Ханькоу: проезд по железной дороге в непосредственной близости от японских позиций стал еще более опасным после падения Кайфэна.
Наш Ю - 52 обогнул справа огромный, утопающий в зелени Ханькоу, пролетел над дымящим индустриальным Ханьяном, пересек широкую Янцзы и сел на гражданском аэродроме Уча - на. В автобусе нас отвезли на набережную Янцзы, к "Английской пристани". На небольшом пароходике мы переправились через величественную Янцзы и высадились на ее левом берегу - в Ханькоу. Здесь нам подали легковые автомобили. Промчавшись по великолепному асфальту международного сеттльмента вдоль линии пышных садов за высокими ажурными оградами, мимо раздвижных рогаток с колючей проволокой на границе французской концессии, мы нырнули под темную анфиладу деревьев и остановились во дворе двухэтажного дома. Это было общежитие советских советников. Меня отвели на второй этаж, в комнату, где жили врачи. Она оказалась пустой. Через некоторое время внизу, в просвете лестницы, появилась серая фетровая шляпа, закрывавшая лицо мужчины в сером костюме, черных лаковых полуботинках, с щегольской тростью на локтевом сгибе левой руки. На верхней ступеньке лестницы человек поднял опущенную голову, и я увидел лицо доктора С. Я. Тороповича, хорошо знакомого мне по совместной службе в САВО. О моем прибытии Степан Яковлевич, как оказалось, знал. Начались взаимные расспросы, разговоры об общих знакомых. От Тороповича я узнал, что он попал в Китай прямо из Ленинграда, где в течение нескольких месяцев проходил курсы усовершенствования врачей. В Ташкент к жене заезжал лишь на несколько часов, чтобы захватить с собой самое необходимое. Из Ташкента улетел вместе с Ерусалимовым и Куриленко. Первый погиб под Ланьчжоу, второй находился сейчас в Наньчане. Туда через несколько дней должен поехать и я. Сегодня вечером отбывает на родину доктор Журавлев из Киева. Он проработал в Китае более полутора лет.
Во время нашей беседы появился еще молодой, но уже совершенно лысый, бодрый человек с умным, энергичным лицом. Он был возбужден и чем - то недоволен. Торопович вскочил, изумленный: - Что случилось, Петр Миронович, почему не улетели?
- Неудача, - досадливо махнув рукой, буркнул вошедший, - самолет при взлете попал в плохо засыпанную воронку от бомбы и поломал шасси. Теперь жди, когда отремонтируют.
- Ну ничего: лучше плохое начало, чем дурной конец! Вот, знакомьтесь.... Это был тот самый доктор Журавлев, о котором я слышал много интересного еще в Сары - Озеке и в Алма - Ате. Он возвращался на родину и вот сегодня чуть не попал в беду.
Петр Миронович тоже приступил ко мне с расспросами. Услышав о моей специальности, он воскликнул:
- Один невропатолог - Куриленко - уже есть. И вот присылают второго невропатолога. Забыли, что на войне нужнее хирург, чем невропатолог! Журавлев рассказал, что до командировки в Китай он был начальником санитарной службы кавалерийской дивизии в Киеве, в 20 - х годах на Тамбовщине служил фельдшером в войсках Котовского, боровшихся с антоновцами. Перед тем как поехать сюда, в Южный Китай, успел поработать врачом советского консульства в Урумчи, где ему как - то пришлось вместе с остальными сотрудниками с винтовкой в руках отражать нападение мятежников. Он был награжден орденом боевого Красного Знамени....
Тихим, теплым, влажным утром меня разбудил доносившийся с улицы звонкий детский голос продавца газет: "Синьхуа жибао! Синьхуа жибао! ".
После завтрака Журавлев и Торопович повели меня в помещение штаба представляться главному начальнику наших летчиков. В просторном кабинете с мягкой мебелью, обтянутой кожей, за массивным письменным столом сидел мужчина средних лет с коротко подстриженными волосами, бритым лицом и энергичным взглядом. Семнадцатью годами позже я встречал II. Ф. Жигарева в Ташкенте. Он стал главным маршалом авиации и в блестящем военном мундире выглядел совсем иначе, чем тогда в Китае. Павел Федорович заботливо справился о моем самочувствии после дальней утомительной дороги, ознакомил с характером предстоящей работы.
Ханькоуский аэродром раскинулся на широкой травянистой равнине между городом (на востоке), устьем р. Хань (на юге) и оз. Сиху (на западе). На одной стороне аэродрома стояли наши скоростные бомбардировщики СБ, прозванные "катюшами". Противоположную занимали истребители: бипланы И - 15, именовавшиеся "чижами", и тупоносые монопланы И - 16 - "ласточки". На хвостовом оперении самолетов имелись китайские опознавательные знаки.
Комендантское здание аэродрома утопало в зелени веерных пальм и банановых деревьев. Под широким покатым навесом на многочисленных шезлонгах и бамбуковых кушетках отдыхали в полном авиационном снаряжении, готовые к немедленному вылету члены китайских и советских экипажей.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10