Поворот к культуре, к ее логике и содержанию как объяснительному принципу общественных явлений - важнейшее изменение в развитии методологии общественных наук. Этот подход не исключает обращения к другим факторам, например экономическим, но лишь в той степени, в какой подобные факторы выступают в роли элементов культуры, становятся содержанием культурных программ тех или иных групп населения. Эту возрастающую роль культуры можно видеть и в анализе семьи, предпринятом в книге.
Автор указывает, что понятия "семья", или "семейство", и "двор", или "домохозяйство", прежде были тождественными, иными словами, представляли собой синкретическое, нерасчлененное целое. Требовалось время для большой работы по расщеплению первоначального синкретизма. Этот процесс открывает путь к типологии семьи, в рамках которой, в частности, выделяется отцовский тип, построенный на "монархической модели" (т. 1, с. 241). Данный тип семьи, точнее, ее культурная модель служит социокультурной основой формирования авторитарной государственности в России (точно так же, как братская семья представляет собой культурную основу соборной государственности). Поэтому сложившаяся в культуре модель авторитарной семьи исключительно важна для анализа специфики российской государственности. "Составная отцовская семья - это маленькое абсолютистское государство. Большак - обычно отец или дед домочадцев, самый опытный и старший по возрасту мужчина - осуществлял в своей семье, до некоторой степени подобно царю в ХVII в. в государстве, патриархальное управление и традиционное господство, основанное на вере в законность и священность отцовской власти. Он распоряжался трудом членов семьи, распределял работу, руководил ею и наблюдал за ней, разбирал внутрисемейные споры, наказывал провинившихся, следил за нравственностью, делал покупки, заключал сделки, платил налоги, являлся главой семейного культа и ответственным перед деревней и помещиком... и администрацией за поведение членов семьи" (т. 1, с. 237). Точнее было бы сказать, что не большак подражал царю, а царь осуществлял в государстве свои функции подобно большаку в семье и т. д. Это следует понимать и в историческом, и в логическом аспектах: исторически семья задавала социокультурный образец для государства, а не наоборот. Анализ форм архаичной семьи важен по той причине, что возникновение государства опиралось на реальное содержание сложившейся культуры как возможной основы для интеграции большого общества. Образ отцовской семьи выступает в русской культуре проектом целостности, реализуемым в форме государства и общества.
Отсюда вопрос: как в России могли сформироваться большое общество и государство, если логически и исторически исходной точкой был локальный мир с его культурой инверсионно-эмоционального типа, враждебной всему, что лежит за его границами, не знающей непременного для большого общества и государственности господства абстрактного мышления? В этом - некая историческая загадка русской истории. Ее сформулировал Николай Бердяев в форме антиномии. С одной стороны, "Россия - самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ - самый аполитический народ, никогда не умевший устраивать свою землю". С другой стороны, "Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире". Бердяев Н . Судьба России. М., 1990. С. 4, 6 Другими словами, требуется объяснить, каким образом могло образоваться государство на неадекватной культурной основе. Миронов не рассматривает данную проблему, хотя это помогло бы понять, каким образом мощные пласты традиционной культуры способны сочетаться с движением к гражданскому обществу и т. д. Но важно уже то, что книга, содержащийся в ней материал дают возможность приблизиться к решению антиномии Бердяева.
Сложность проблемы заключается не только в том, что российское крестьянство, прежде всего по своей культуре, было носителем ценностей догосударственных локальных миров, в которых господствовали ритмы мифологического эмоционального мышления, но и в том, что носители этой культуры составляли подавляющее большинство общества. Достаточно сказать, что на дворянство и духовенство в начале ХХ века приходилось всего 2 процента населения. Читательская аудитория, то есть люди, претендовавшие на овладение абстрактным мышлением, в конце ХIХ столетия составили всего лишь 3-4 проц. населения (т. 1, с. 264-265). На какую же социокультурную базу в таком случае опирался интересующий автора, как и всех нас, "генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства"?
Миронов делает усилия понять, как этот процесс прокладывал себе путь в обществе. Он прослеживает постепенную гуманизацию законодательства, означавшую, что общество начало считать опасным произвол патриархального главы семьи над ее членами, что ценность индивида, личности росла. По Уложению 1649 года вводилась смертная казнь для родителей за убийство собственных детей. Под воздействием частных законодательных актов ХVIII-первой половины ХIХ века постепенно ослабевала власть главы семьи над домочадцами. Например, если в ХVI столетии отец мог продать детей в рабство, то в ХVII - только отдавать в кабалу до смерти господина, а в начале ХVIII - лишь в услужение господину или в заклад за долги не более чем на пять лет (т. 1, с. 252). С 1845 года муж за нанесение побоев жене привлекался к уголовной ответственности (там же). В 1863-м были отменены телесные наказания для женщин. Автор пишет о "некотором прогрессе в гуманизации отношений между супругами и между родителями и детьми". Прогресс был достигнут в городах и промышленных губерниях. Он "выражался в смягчении насилия над слабыми в семье и в установлении известного контроля со стороны общества и закона за соблюдением интересов женщин и детей. Абсолютизм внутри семьи был в большей или меньшей степени поставлен в рамки закона" (т. 1, с. 266-267). Этот процесс усиливался нараставшей способностью черпать информацию в печатном слове, что снижало общесоциальную значимость для реального поведения исходных моделей семьи (т. 1, с. 265). Законодательное ограничение внутрисемейного авторитаризма, сдвиги в культуре не могли не влиять на авторитаризм в масштабе большого общества и государства, хотя размеры, условия и скорость этого влияния пока еще не исследованы. Тем не менее очевидно, что исходная архаичная модель культуры, послужившая исторической матрицей возникновения государства, постоянно корректировалась, подвергалась критике. Ахиезер А. Специфика исторического опыта России: трудности обобщения (Размышления над книгой Бориса Миронова) // Pro et Contra. Т. 5. Осень 2000.
Динамика урбанизации - одна из форм преодоления синкретизма. Автор показывает, что отделение города от деревни происходило вяло и непоследовательно. "До середины ХVII в. город и деревня представляли собой в социальном, экономическом и культурном отношениях единое пространство... Между городом и деревней не было четкой правовой, культурной, социальной, административной и экономической границы... различия в экономическом, общественном и домашнем быту горожан и сельских жителей были несущественными… массовое сознание и менталитет всех социальных групп являлись достаточно едиными" (т. 1, с. 345). Окончательное размежевание города и деревни произошло лишь в 1775-1785 годах. До последней трети ХIХ века "можно говорить скорее о влиянии города на деревню, чем деревни на город" (т. 1, с. 348). Это спровоцировало Миронова даже резюмировать, что в России не было противоположности между городом и деревней (т. 1, с. 349).
Миронов обращает также внимание на активизацию деревни, на влияние деревенской культуры на город вплоть до окрестьянивания горожан, то есть на "реанимацию в среде городского населения стандартов и стереотипов крестьянского сознания" (т. 1, с. 349). Перед нами, по сути дела, процесс архаизации. Очаги развития, интеллектуализации, всех форм прогресса оказались недостаточно мощными, чтобы поднять уровень интеллектуализации в масштабах всего общества, более того, они сами становились жертвой аграризации.
Это обстоятельство поднимает проблему не менее сложную, чем та, которую поставил Бердяев. Как возможно в России развитие гражданского общества, правового государства и т. п., если в ней мала степень интеллектуализации, крайне неразвита способность формировать и наращивать знания об обществе на основе абстракций, слабы очаги развития и, напротив, сильны традиционные институты? Все, что автор пишет об урбанизации, не может нас убедить в том, будто этот процесс привел в России к решающему результату - массовому господству в обществе городской, в конечном итоге либерально-модернистской, культуры. Динамика урбанизации, развития городов у нас неоднозначна, двусмысленна.
Социальная история России невозможна без анализа того, что называют крепостным правом. Автор начинает свое исследование с констатации известного факта: крепостничество на Западе существовало в ХI-ХV веках и было лишено наиболее стеснительных и грубых аспектов - запретов на приобретение недвижимости, на участие в гражданских сделках и пр. Оно сводилось к той или иной форме личной и поземельной зависимости. Крепостничество в России, напротив, означало полную личную зависимость от господина, прикрепление к месту жительства и сословию, социальную незащищенность (т. 1, с. 361). Тем самым налицо глубокое, качественное различие России и Запада. В связи с исключительной важностью феномена крепостничества для понимания специфики российского общества уже само существование различия ставит под сомнение правомерность исходного методологического принципа автора. Это различие носит качественный характер и требует объяснения. Можно предположить, что оно связано с разницей в степени натурализации хозяйства. Специфика крепостничества в России связана, по всей видимости, со стремлением общества оградить натуральное хозяйство от товарно-денежных отношений, сделать его единственной формой хозяйства. Сила закрепощения на определенной стадии развития большого общества зависела от масштабов и степени натурализации общества, от меры превращения человека в винтик нацеленного на собственную неподвижность натурального механизма.
Автор справедливо считает, что крепостничество в России выступало в государственной, корпоративной и частной формах (т. 1, с. 361). Все общество, все сословия были закрепощены, люди становились собственностью государства, общины, помещика.
Так, в начале ХVIII века дворяне в своих отношениях с государством обнаруживали все признаки крепостных. По указу 1720 года за уклонение от службы дворянину грозили кнут, вечная каторга, вырывание ноздрей (т. 1, с. 362-363). Положение духовенства было еще тяжелее (т. 1, с. 363). Податные жители городов (посадские) были прикреплены к городу, к посадской общине. Самовольное переселение и переход в другие состояния считались преступлением (т. 1, с. 365). Крестьянство всех разрядов было прикреплено к землевладельцам - помещикам, церкви, казне, царю. Зависимость казенных крестьян от казны также была формой крепостничества (т. 1, с. 366-367).
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5
