В плане борьбы с «внутренним врагом» флот оказывался не только совершенно бесполезным, но часто даже более того - просто опасным. Дело дошло до того, что в разгар революции по повелению Николая II была создана специальная комиссия из высших представителей военного ведомства во главе с председателем Совета государственной обороны вел. кн. Николаем Николаевичем, обсуждавшая один единственный вопрос - что делать с флотом? По всем главным морским базам (Кронштадт, Севастополь, Баку, Владивосток) прокатилась волна восстаний, подавлять которые вынуждены были солдатские батальоны и полки. Военный министр А.Ф. Редигер откровенно заявил: «В настоящее время флот представляет не элемент силы, а элемент государственной опасности. Требования государственной безопасности вынуждают флот раскассировать, оставив из его состава совершенно здоровую и небольшую ячейку, состоящую из отборных элементов». Хотя на такую крайнюю меру пойти все же не рискнули, события 1905-1907 гг. до смерти напугали правых.
Выступая 24 мая 1908 г. в Думе крайне правый В. Пуришкевич заявил: «В ту минуту, когда мы здесь говорим, в Кронштадте для охраны мирных жителей Кронштадта держатся пехотные части, а Кронштадт полон моряков. Что это значит? Не служит ли это доказательством того, что тот элемент, который должен быть элементом силы и порядка, не представляет собой той дисциплинированной и стройной массы, на которую могли бы положиться, коей можно вверить защиту в дни войны и в мирное время охрану жителей?…Каждый раз, - продолжал он, - когда отходит в плавание наша Черноморская эскадра, я боюсь, чтобы в ней не нашлось «Потемкина», а на «Потемкине» не оказалось бы Матюшенко».
Именно поэтому до тех пор, пока в стране не установился «покой», правые отказывались утверждать военно-морские программы, безропотно ассигнуя деньги только на развитие и реорганизацию сильно потрепанной в русско-японскую войну армии. Не случайно в 1908 г. Дума единодушно отклонила кредиты на строительство четырех линейных кораблей типа «Севастополь». Но стоило Государственному совету одобрить эти ассигнования, а царю «в порядке верховного управления страной» утвердить решение Государственного совета, как правые развернулись на 1800. «Раньше, - заявил один из их лидеров Н.Е. Марков-второй, - мы голосовали против строительства линейных кораблей, но теперь, все наши мнения мы складываем в карман, подчиняемся воле нашего самодержца и ассигнуем деньги, для постройки броненосцев. Вот почему фракция правых будет голосовать этот вопрос единогласно». И, действительно, в Думе, в прессе и везде, где только представлялась возможность, все правые - и крайние, и умеренные, и «националисты» - отныне голосовали только «за».
Расколотое общество, расколотые вооруженные силы вызывали к себе различное отношение либеральных слоев, не говоря уже о широких массах народа, почти не представленного в Думе и лишенного возможности выражать свое мнение в периодической печати.
По сути дела, очень недалеко от правых ушли представители праволиберальных партий. Почувствовав роль и значение Думы для реорганизации вооруженных сил, руководители либералов решили использовать это обстоятельство для усиления своего влияния. Особенно усердствовали в этом октябристы.
Крупнейший деятель последних лет самодержавного режима С.Ю. Витте, пребывавший в это время в почетной ссылке в Государственном совете, с сарказмом характеризовал взаимоотношение правооктябристских вожаков Думы с премьер-министром П.А. Столыпиным: «Вы, вожаки Думы, можете играть себе в солдатики, я вам мешать не буду, тем более что здесь я совсем уже ничего не понимаю, а зато вы мне не мешайте вести кровавую игру с виселицами и убийствами под вывеской полевых судов без соблюдения самых элементарных начал правосудия».
Руководитель октябристской партии А.И. Гучков позже вспоминал, что он со своими единомышленниками с самого начала деятельности III Государственной думы, встречался с офицерами Главного управления генерального штаба для предварительного обсуждения различных вопросов, проходивших по Военному ведомству через Комиссию Государственной обороны и Государственную думу. Собрания эти проходили на частных квартирах, но были известны Военному министерству, которое командировало на них специалистов по тем или иным вопросам.
Праволиберальная партия российской буржуазной и помещичьей общественности пыталась все более активно вторгаться в ранее не доступную сферу состояния вооруженных сил царизма.
«Все думаю о тех чрезвычайных кредитах, за которыми к нам обратится правительство на нужды обороны, - писал в январе 1910 г. А.И. Гучков. - Никак не следует упускать случая, чтобы поставить, как говорили в освободительную эпоху, свои требования». Гучков предлагал обсудить подбор командного состава, унтер-офицерский вопрос, уставы, состояние интендантского, артиллерийского и инженерного управлений, крепостей и технических заведений. «Может быть, благодаря нужде правительства в новых кредитах, - продолжал он, - нам удастся ухватить быка за рога».
Особое негодование правых и лично Николая II вызвала попытка А.И. Гучкова коснуться вопроса о высшем командовании. С думской трибуны он объявил ненормальным положение с никому неподотчетными генерал-инспекторами родов войск (их занимали по установившемуся порядку великие князья) и вслух назвал некоторых генералов, не соответствующими своим постам. Военный министр А.Ф. Редигер согласился с тем, что некоторые из генералов действительно «слабоваты». Но на трибуну выскочил Н.Е. Марков-второй и стуча кулаками по пюпитру закричал об оскорблении, нанесенном армии, и стал грозить обидчикам всякими карами. И, действительно, вскоре царь уволил военного министра в отставку (кстати, своего учителя, преподававшего юному наследнику военную организацию).
Между тем октябристами руководили, разумеется, не антимилитаристские идеи, а искренняя забота об улучшении плачевных дел в армии и на флоте. «Мы больше не можем позволить себе поражений, - заявил в Думе А.И. Гучков в мае 1908 г. - Действительно, новое поражение России явится не просто уступленной территорией, не просто заключенной контрибуцией, но это явится тем ядовитым укусом, который сведет в могилу нашу родину… Как ни важны другие вопросы, которые проходят здесь, в этом зале, мы должны признать, что в этот исторический момент, который мы переживаем, вопросы государственной обороны и государственной безопасности должны стать выше остальных и по важности своей, главное по неотложности решения».
Действуя в полном согласии с правительством П.А. Столыпина, октябристы были готовы на любые просимые им средства и на флот и на армию, но требовали, чтобы была хоть какая-нибудь гарантия их рационального использования для действительного укрепления и развития вооруженных сил России. Для чего необходим был, по их мнению, контроль Государственной думы за практической реализацией ассигнований. Подобная позиция в то время находила поддержку как со стороны правительства, так и царя. Именно поэтому членов партии октябристов допустили не только в бюджетную комиссию, но и в тайное тайных III Думы - Комиссию по государственной обороне. Правительство Столыпина рассматривало октябристов как одну из своих опор, о чем откровенно заявлял в начале деятельности III Думы и сам Николай II. Принимая 15 мая 1909 г. представителей правых фракций и фракций октябристов, царь сказал: «Сожалею, что не вся Дума состоит из таких людей, как вы, тогда спокойна была бы Россия, и я был бы счастлив»22.
И, действительно, октябристы искренне «радели» за всемерное укрепление вооруженных сил, не исключая применения их и для борьбы «с врагом внутренним». Докладчик комиссии по
Государственной обороне III-й Государственной думы октябрист Н.В. Савич так определил позицию своей партии: «Мы должны убедиться, что деньги (на вооруженные силы - К.Ш.) нужны и именно… на эту цель, на которую они испрашивались… При этом мы исходили из того же самого положения, на котором находилось и правительство»23. Именно для этого октябристы требовали полной сенаторской ревизии и реорганизации по ее результатам военного и морского министерств.
Однако запрос октябристов оказался для самодержавия слишком велик, и Николай II на это не пошел. Он рассчитывал и без ревизий «приказать дать деньги», но их нужно было прежде всего иметь в государственном бюджете, для чего планировалось ввести новые налоги. Здесь же миновать Государственную думу было никак нельзя. Признав это, Совет министров вынужден был обратиться к царю со специальной просьбой сделать хоть шаг навстречу Думе и не только сменить не ладившего с ней морского министра, но и проверить деятельность этого ведомства, (если не сенатской ревизией, то хотя бы комиссией из членов Государственного совета)25. Николай II вынужден был сделать еще один шажок навстречу Думе. Принимая комиссию Государственного совета, составленную из трех особо доверенных лиц в генеральских чинах, царь заявил, что поручает им «обследовать кораблестроительное дело в видах скорейшего воссоздания нашего боевого флота»26.
Получив такое недвусмысленное напутствие, комиссия быстро «провернула» свою работу и в январе 1911 г. подала царю доклад, в котором содержалась довольно серьезная критика деятельности морского ведомства. Подобные, пусть и незначительные шаги навстречу Думе, удовлетворили не только октябристов, но и более левые либеральные партии конституционных демократов и прогрессистов, которые охотно сотрудничали с комиссией Государственного совета, подав ей свою «Записку о мерах, необходимых для ускорения и улучшения кораблестроения»28.
Отношение кадетской партии к вооруженным силам было хотя и более сложным, чем у октябристов, но по существу своему схожим. Конечно, кадетов не устраивало использование армии и флота для вооруженной поддержки тех самодержавных порядков, которые никак не согласовывались с их программными установками, но и великодержавные интересы были им отнюдь не чужды. На закрытых заседаниях центрального комитета кадетской партии их лидер П.Б. Струве заявлял: «Мы - одна из самых мощных стран. Мы могли бы говорить таким языком, чтобы все попрятались в нору». Те же идеи звучали в изданном под редакцией того же Струве (на деньги Рябушинских) сборнике «Великая Россия». В выступлении в Думе лидер партии и кадетской фракции П.Н. Милюков в 1912 г. говорил: «При будущем делении сфер влияния или территориальных приобретений что же останется нам? Об этом говорить считается неудобным, но и умолчать нельзя. Это вопрос о проливах». Именно из-за своей империалистической ориентации тот же Милюков на заседании ЦК кадетской партии заявил: «К планам царизма в области внешней политики наше отношение должно быть иное, чем во внутренней, менее партийное. Мы должны выражать мнение по возможности общенационального значения, стоять на внепартийной точке зрения».
Эта «внепартийная, общенациональная» точка зрения, конечно же, подразумевала необходимость реорганизации и развития вооруженных сил России. Но не только это. В отличие от крайне правых, рассматривавших революционное движение как «недоработку» министерства внутренних дел, кадеты видели, что милитаризация страны должна быть ограничена некоторыми рамками, а не проводиться беспредельно. Отсюда и постоянные выступления в Думе против крайностей милитаризма главного критика при обсуждении государственного бюджета А.И. Шингарева, и поездка с антивоенными лекциями по стране в 1911 г. П.Н. Милюкова и других кадетских лидеров, и серия антимилитаристских статей в кадетском официозе «Речь» в 1912 г.
Страницы: 1, 2, 3
