Приведем изложение этого мифа полностью по Аполлодору: «Эномай, царствовавший в Писе, имел дочь Гипподамию, и то ли он сам был влюблен в нее, как говорят некоторые, то ли он получил оракул, в котором ему предсказывалась смерть от руки того, кто женится на его дочери, но никто не брал ее в жены. Отец Гипподамии не мог убедить ее сойтись с ним, женихов же он всех убивал.
Обладая оружием и конями, которые были подарены ему Аресом, Эномай устраивал состязания для женихов; победивший в этих состязаниях получал право жениться на Гипподамии. Жених должен был посадить Гипподамию на свою колесницу и мчаться с ней до Коринфского перешейка, Эномай же преследовал его вооруженный, и если настигал жениха, то убивал на месте. Тот, кого он не смог бы настигнуть, мог взять Гипподамию в жены. Поступая таким образом, Эномай убил многих женихов (некоторые указывают, что их было двенадцать). Головы убитых Эномай отрубал и прибивал гвоздями к своему дворцу.
Прибыл и Пелопс, чтобы посвататься к Гипподамии. Пораженная его красотой, Гипподамия влюбилась в него и уговорила Миртила, сына Гермеса, помочь Пелопсу. Миртил же был возничим Эномая. Любя Гипподамию и желая ей угодить, Миртил не укрепил ступицы колес чеками, и это послужило причиной поражения Эномая. Кони потащили его, запутавшегося в вожжах, и он погиб. Согласно другим источникам, его убил Пелопс. Умирающий Эномай, поняв предательский поступок Миртила, проклял его, пожелав ему погибнуть от руки Пелопса.
Так Пелопс получил Гипподамию. Проезжая в одном месте с Миртилом, который его сопровождал в этом путешествии, Пелопс отлучился, чтобы принести воды супруге, испытывавшей жажду. В этот момент Миртил попытался овладеть Гипподамией. Пелопс узнал от Гипподамии о поступке Миртила и сбросил его у мыса Гереста в море: оно было названо по имени Миртила Миртойским. Падая, Миртил проклял весь род Пелопса».
По мнению Дж. Томсона, в мифе о состязании Пелопса и Эномая отразился известный в Элладе тех времен древний обычай единоборства искателя престола с царем, что являлось, по сути, одной из форм ритуального убийства. В своем труде «Эсхил и Афины» Дж. Томсон пишет: «...миф о Пелопсе может быть интерпретирован как символическое отражение специфической формы первобытных инициации, принятых в доисторической Олимпии. Они состояли из двух частей -- инициации возмужалости и инициации в царский сан. Последние заключались в состязаниях-испытаниях (первоначально -- в состязаниях в простом беге, а потом -- в беге колесниц); победитель провозглашался божественным царем или царем-жрецом года...»
Что же касается непосредственного ритуального состязания женихов за невесту (и одновременно за царскую власть), то этот агон свидетельствует о существовании в Древней Элиде матрилинейной традиции наследования престола.
Анализ мифологических источников позволяет нам различить в многовековой истории Олимпийских игр четыре периода:
- героический период (в играх участвуют преимущественно боги и герои);
- легендарный период, начинающийся с 50-го года после Девкалионова потопа, когда Климен, сын критянина Кардиса, возобновил якобы Олимпийские игры, посвятив их Идейскому Гераклу;
- полулегендарный период -- в IX веке до н. э. после нового перерыва игры возрождены Ликургом и Ифитом;
- исторический период игр, исчисляющийся с 776 года дон. э., когда элидский повар Коройб победил в простом беге.
Построение эпиникия диктовалось вполне определенными правилами и традициями. Неотъемлемыми составными частями победной оды были «местные и личные элементы, касающиеся победителя, прославление его рода, предков, общины, указание на место и характер состязания, где была одержана победа. Столь же постоянной частью являются мифы и наставительные размышления».
В каждом эпиникии Пиндар в первую очередь воздает хвалу непосредственно победителю, своему адресату. Делается это в духе единой традиции, но каждый раз своеобразно. Литературные приемы повторяются редко.
В III Олимпийской оде, посвященной победе Ферона Акрагантского в состязании колесниц, поэт путем пышных сравнений так возвеличивает атлета:
Если среди стихий первая вода,
Среди ценностей же самое почитаемое золото,
То сегодня Ферон,
Благодаря своей доблести, достигшей апогея,
Касается Геракловых столбов.
(С. 42-44)
Победитель добывает славу не только себе, но и своему городу, и своему отцу, и всему своему роду. Это весьма значительный социальный и этический момент, который древние нередко ставили во главу угла.
Псавмид Камаринский не раз побеждал в конных состязаниях (ему посвящены IV и V Олимпийские оды). В пятой оде, обращаясь к отечеству победителя -- Камарину, Пиндар восклицает:
Конями, мулами и скачкой На одном коне
Большую славу тебе доставил
Победами и провозгласил отца своего Акрона
И новопостроенное жилище.
Тот же прием возвеличения города через личность победителя находим и во многих других эпиникиях: XII Олимпийский -- посвященный Эрготелу Гимерскому, XIV Олимпийский -- посвященный Асопиху Орхоменскому, II Пифийский -- посвященный Гиерону Сиракузскому, IX Пифийский -- посвященный Телесикрату Киренейскому, и другие.
Спортивная наследственность от отцов к сыновьям
Не только доброй традицией, но и весьма желательным элементом хорошего тона считалась в аристократической семье агонистическая преемственность от отцов к сыновьям. Знаменитая спортивная наследственность никогда не ускользала от внимания зрителей и, разумеется, поэтов. Победитель-сын и победитель-отец в прямом смысле и переносном взаимно вплетали все новые листья в венок семейной славы.
В лукиановском диалоге «Харон или наблюдатели» Аполлон с явным удовольствием указывает Харону на отца, счастливого своим сыном-атлетом, победителем на Олимпийских играх.
Больше всего сведений о «семейных победах» находим у Павсания. Вот что он рассказывает, например, о лакедемонянине Гетоймокле: «Самим Гетоймоклом и его отцом Гиппосфеном были одержаны победы в борьбе на Олимпийских играх; в общей сложности они одержали одиннадцать побед, причем Гиппосфену удалось одержать на одну победу больше сына и тем превзойти его».
Бывало, что цепочка агонистических побед протягивалась и дальше: от деда к внукам, от прадеда к правнукам.
Наиболее знамениты в этом смысле, пожалуй, родосские атлеты семейства Диагоридов. Павсаний упоминает о многочисленных статуях, поставленных в Олимпии представителям этого атлетического рода. Как правило, Диагориды были кулачные бойцы и панкратиасты.
Впрочем, иногда представители одного и того же рода нарушали «видовую» наследственность и выступали в разных агонах.
Сам Диагор неоднократно побеждал в кулачном бою. Его сын Дорией, самый младший из Диагоридов, выступавших на стадионе, победил в панкратии. Удостоены были олимпийских венков брат и сыновья Диагора -- Акусилай, Дамант, Сосий. Наконец, не посрамили своего рода и внуки знаменитого атлета: также удостоились высшей награды в Олимпии Эвкл и Пейседор. С именами Пейседора и его матери Каллипатеры (Ференики) связана известная легенда о женщине, проникшей на Олимпийский стадион, чтобы своими глазами видеть победу сына.
Вообще Родос дал эллинскому миру много атлетов и, в частности, хороших кулачных бойцов, панкратиастов и прыгунов.
В той же VI книге «Описания Эллады» читаем: «Лакедемонянин Александр был первым провозглашен победителем в состязании колесниц, а надпись на его статуе гласит, что его дед по отцу еще раньше был увенчан венком за победу в пентатле». Нередко отец и сын добывали победу на одних и тех же состязаниях в один и тот же день.
По выкладкам, которые предлагает Э. Берзин, например, в греческих колониях Северного Причерноморья, между выступавшими одновременно отцом и сыном возрастная разница составляла в среднем 26 лет. И это еще одно прекрасное доказательство спортивного долголетия эллинов.
Тема семейных побед широко распространена в одах Пиндара. Воспевая победу, Мелисса Фиванского в панкратии и в конном ристании, поэт подчеркивает, что
Прирожденной доблести предков
Он не посрамляет.
Наиболее концентрированную форму идея семейных агонистических традиций приняла в X Пифийской оде. Посвящая ее фессалийцу Гиппоклу, Пиндар восклицает:
Счастлив и достоин похвалы мудрецов
Тот муж, который,
Доблестью рук или ног одержав победу, величайшие из наград заслужит
Отвагой и мощью;
И еще при жизни своей увидит юного сына, который и сам завоюет
Пифийский венок.
Этический кодекс атлетов
Рядом с категорией агонистической доблести (переплетаясь и перекликаясь с ней) у Пиндара возникает цепочка этических норм, своеобразный кодекс чести атлета и олимпионика.
Этот кодекс своеобразен, и он отнюдь не идентичен Олимпийскому уставу Ликурга Ифита. Но и противоречий между ними тоже нет. Просто «этический кодекс» Пиндара и Олимпийский устав успешно дополняют друг друга.
Какие же этические положения содержат эпиникии?
Первое. Почетна и желанна лишь многотрудная победа. То, что досталось случайно или в легкой борьбе, не приносит морального удовлетворения ни атлету (настоящему атлету!), ни зрителям. В VII-VI веках до н. э. профессионализм на эллинских стадионах еще не достиг апогея. Именно «эту вершину любительской агонистики прославил и увековечил Пиндар». Хотя жестокость кулачных поединков и взаимная безжалостность панкратиастов и в те времена не являлись исключением, однако боролись тогда не изощренные профессионалы, а преимущественно любители, находящиеся в относительно одинаковых условиях. И если ты становился primus inter pares, то это было особенно почетно.
Наиболее четко и, в то же время лаконично, эта мысль высказана в X Олимпийском эпиникии, где воспевается победа в кулачном бою мальчика Агесидама (ему же посвящена и XI Олимпийская ода):
Легкая победа немногим досталась, Труд -- лучшее украшение жизни.
(С.21-22)
Сходная мысль: «доблести, чуждые опасностям, не почитаются», звучит в VI Олимпийском эпиникии (с. 9--11).
Обращаясь к ахарнянину Тимодему, ставшему победителем в панкратии на Немейских играх (а до этого уже одержавшему ряд побед на других состязаниях), Пиндар восклицает:
Тебя же, о Тимодем,
славным делает
многотрудная победа в панкратии.
(Nemea. II, с. 14-15)
И даже благородное происхождение и расположение небожителей не приносит такой славы, как победа, добытая в тяжком и честном поединке.
Второй этический тезис: атлет всегда должен помнить, благодаря чьим наставлениям он стал победителем. Слова благодарности, обращенные к тренеру, встречаются во многих Пиндаровых эпиникиях. Это, так сказать, элемент хорошего тона, обязательный для атлета. В уже упоминавшейся X Олимпийской оде, посвященной Агесидаму Локрийскому, с самого начала поэт высказывает пожелание, чтобы победитель выразил признательность своему тренеру Илу -- «мужу-наставнику»:
Агесидам же,
Победив бойцов в Олимпии,
Да возблагодарит Ила,
Как Ахилла Патрокл.
Муж, наставляющий рожденного к доблести,
С божьей помощью
Возвышает его к славе безмерной.
Два эпиникия (Olympia, VIII и Nemea, VI) посвящены мальчику-борцу Алкимеду Эгинскому. В обеих одах есть слова похвалы и благодарности, обращенные к Мелесию -- тренеру Алкимеда, бывшему в свое время прекрасным атлетом. В молодые годы, неоднократно побеждая на стадионах и получив немало наград, Мелесий теперь удостоен высшей награды -- победы своего ученика:
Ныне ж награда ему
Сам Алкимедон,
Одержавший тридцатую победу.
(Olympia, VIII, с. 65-66)
Тема преемственности атлетического мастерства легко обнаруживается (как мы уже видели выше) во многих эпиникиях: брат, отец или даже дед передают агонистические навыки младшему наследнику. Теперь же речь идет о тренере и ученике. Собственно, VIII Олимпийский эпиникий в равной мере адресован и атлету, и его учителю. Похвалой Мелесию заканчивается и VI Немейский эпиникий (с. 60-65). Этот же мотив благодарности тренеру встречаем и в IV Истмийском эпиникий (с. 90).
Третий этический тезис: жестокость схваток нигде не осуждается Пиндаром (хотя ею, как мы знаем из других источников, иногда грешили адресаты поэта). Это считалось в порядке вещей, тем более что не в интересах Пиндара было заострять внимание аудитории на отрицательных моментах агонов. Такое условие диктовал сам жанр эпиникия.
Четвертый этический тезис -- гармония физической силы и добродетели. Это положение соответствует уже рассмотренному выше сочетанию силы физической и интеллектуальной.
В V Истмийской оде Пиндар воспевает Пифея -- старшего брата и тренера Филакида с Эгины:
С искусными руками и таким же умом.
(С. 60)
А в VII Истмийской оде подобная похвала принимает уже несколько более специфические очертания: эпиникий посвящен панкратиасту Стрепсиаду из Фив. Боец описан как могучий великан, но одновременно он и красавец. А главное --
Его добродетель
не ниже телесной красоты.
(С. 22)
Итак, здесь атлетические достоинства и красота рассматриваются как составные части apeifj.
Город Эгину прославляет Пиндар именно за то, что его жители отличаются не только силой мышц, но также умны и доброжелательны, хорошие советчики в честных делах (Nemea, VIII, v. 13--14).
Наконец, как пятый этический принцип у Пиндара можно отметить бескорыстную честность победителя. Хотя нередко жажда награды превозмогает порядочность (как с горечью констатирует поэт), но да славятся искусные всадники и мужи с бескорыстными душами! Это -- высшая доблесть! И пусть жажда славы также не заставит тебя свернуть с прямого пути (Nemea, IX; Isthmia, IV). П. Турын пишет о том, что для земельной аристократии, глашатаем интересов которой был Пиндар, «...понятие доблести было объединенным понятием духовного и физического совершенства».
Пять пунктов, выделенных нами, говорят о том, что в своих эпиникиях Пиндар стремился не к простому прославлению победителей, а, хочется верить, преследовал и воспитательные цели. Социальной же и фактической базой для поэтических обобщений послужили условия и обстановка проведения античных игр.
Заключение
Да, в Древней Греции многое было необычным и не всегда объяснимым. И почти - в превосходной степени, от всей души.
Причин небывалого расцвета агонистики среди свободных эллинов было несколько. И рассматривать их следует лишь в гармоническом комплексе.
Прежде всего, это - многоликий пантеон греков, считавших состязания лучшим средством умилостивления богов и в дни радости, и в дни печали.
Следующая причина - свободолюбие древних греков, нежелание подчиняться многочисленным агрессорам и, как следствие, - необходимость находиться в постоянной боевой готовности.
В-третьих, - политическое соперничество древнегреческих полисов повсюду вплоть до стадионов.
В-четвертых, - остро развитое эстетическое чувство эллинов, обусловленное и образом жизни, и окружающей средой.
В-пятых, - могучее присутствие обязательного предмета состязательности как национальной черты в любой области эллинской действительности.
В-шестых, - калокагатия, властно призывающая на стадионы и в палестры, в цвет эллинской аристократии.
Главным же было то, что победителей Олимпийских игр почитали как Богов. Что доказывается установкой статуй в честь своих чемпионов, которые приносили славу их родному городу, на городских площадях. Т.е. ловкость, сила, ум, смелость, отвага и стремление к победе ценилась уже в те времена.
Использованная литература
1. В. Штейнбах «От Афин до Москвы». «Физкультура и спорт», 1983 г.
2. Ю.В. Шанин «Олимпия. История античного атлетизма». «Алетейя», 2001г.
3. Н.Е. Филиппова «Английский язык». «Братья Гринины», 1995г.
Страницы: 1, 2