Переворот в Афинском герцогстве и восстановление греческого архиепископства в Афинах
Уже в 1345 году республика на Арно вступила в мимолетные отношения с далекими Афинами в силу того обстоятельства, что Вальтер де Бриеннь, кратковременный властелин Флоренции, носил титул герцога афинского. Сорок лет спустя флорентинцы с гордостью могли указать на то, что один из их граждан занял в Акрополе трон, бывший достоянием домов ла Рош, Бриеннь и арагонцев. Сила флорентийского капитала сменила в обладании Афинами рыцарство крестовых походов и военное государство испанских конквистадоров. В 1387 году даже наиобразованнейшему флорентинцу не пришло бы на ум сравнить его цветущий родной город с античными Афинами, взвесить духовное значение обоих городов и вывести заключение, что Флоренция достойнее кого бы то ни было дать властелина городу греческих мудрецов и государственных мужей. Но мы можем сделать это, мы имеем возможность показать, что Флоренция уже в XIV столетии занимала на Западе положение, близкое к положению Афин во времена их лучшего расцвета.
Наряду с историей аристократической Венеции история Флорентийской республики представляет собой замечательный пример города, развившегося в государство такого культурно-исторического значения, что влияние его на вечные времена запечатлелось на жизни человечества. С эпохи расцвета древних Афин поистине ни один город не дал такой массы ума, изящества и красоты, как Флоренция.
Уже в конце XIV столетия в непрестанной борьбе с соседними тосканскими государствами она достигла благосостояния и видного положения. С высокой дальновидностью она сумела сохранить свою независимость между двух полюсов, папой и императором, и, несмотря на ожесточенные партийные распри гвельфов и гибеллинов, дворянства и простонародья, сумела спастись от тирании. Любовь к свободе, патриотизм, благородное честолюбие, неустанная деятельность и энергия во всех делах общественных и частных ставили город на Арно на первое место среди всех остальных общин Средней Италии. Народ Флорентийский, подобно афинскому демосу, поддавался всяким политическим страстям и волнениям с лихорадочной чувствительностью; вечно недовольный и жадный к переменам, он, однако, был одарен тонкой проницательностью и весьма опытен в проблемах государственной жизни. Искусное демократическое законодательство ослабило или совсем уничтожило неравенство между сословиями и создало свободное государство, где каждый честный гражданин мог добиться высших степеней почета. Но флорентийское государство по гуманности было значительно выше древних Афин, этой, по заявлению Павсания, лучшей демократии, ибо не рабство было его основой. В то время как в Афинах труд считался -- даже величайшими мыслителями Греции -- недостойным свободного гражданина, здесь он был жизненным принципом республики, которой правили цехи простых ремесленников с военным устройством.
Высокоразвитая индустрия и обширные торговые связи делали граждан богатыми и жизнерадостными. Просветленный взгляд на мир и умение наслаждаться всем, что красит и облагораживает жизнь, давали флорентинцам возможность достигнуть высоты образования, недоступной другим городам тогдашней Европы. А тосканское образование относилось к Италии приблизительно так же, как аттическое к Греции.
Флоренцию можно начиная с XIV столетия смело назвать душой Италии уже потому, что республика на Арно была более всего итальянским городом. Венеция, Генуя и Пиза, глубоко заинтересованные политическими и колониальными делами в Греции, обращали мало внимания на Италию; папство было в изгнании в Авиньоне и предоставило Рим его развалинам и мечтам о былом господстве над вселенной. Поэтому пульс национальной жизни Италии бился в эту эпоху по преимуществу во Флоренции. Здесь был первый центр современной европейской культуры; главные источники возрождения стекались в этой мастерской гуманизма, где вскоре приняли участие в работе и переселившиеся сюда греки. Грации, покинувшие после падения мира античной Греции род человеческий, ставший христианином и варваром, вновь появились на свет Божий прежде всего в веселом городе Флоренции; даже язык и красноречие итальянцев -- как некогда у греков в Афинах -- здесь достигли своей чарующей мелодичности. В флорен-тинско-тосканском духе было нечто общее с аттическим; в нем произошло первое интеллектуальное сочетание античного мира с христианством.
Когда Нерио Аччьяйоли сделался тираном афинским, Флоренция была уже залита светом раннего Возрождения. Арнольфо, Джиотто, Андреа Пизано и Орканья украсили этот город своими произведениями. Одного гения Данте, великого гражданина, который -- подобно Аристиду в Афинах -- испытал изгнание из родного города, было бы достаточно, чтобы обеспечить последнему вечную славу наравне с Афинами. Создатель «Божественной комедии» мог смело назвать себя вместе с великими умами эллинов, с Гомером, Орфеем, Сократом, Платоном, Диогеном и Фа-лесом, в царстве теней Лимба. После Данте явился Петрарка, величайший лирик Италии, блестящий, хотя и не оригинальный ум с поразительным интересом ко всем областям знания. А Боккаччо, друг великого сенешаля Аччьяйоли, в это время уже закончил свое блестящее поприще поэта и провозвестника античной науки. Он умер 21 декабря 1375 года, за десять лет до того, как Нерио стал властелином Афин. Наконец, Дино Компаньи и Виллани открыли длинную вереницу замечательных патриотов -- историков Флоренции, какие могли быть созданы только государством с таким политическим оживлением и с таким богатством государственного гения.
Долговременные сношения Италии с Грецией чрез Анжуйскую династию и величие, достигнутое Николаем Аччьяйоли вследствие его отношений к неаполитанскому двору, обусловили тот удивительный факт, что в конце XIV века господином Афин стал флорентинец. Это, конечно, историческая случайность, но в эпоху, когда мощное развитие образованности латинского Запада восстановило его связь с эллинским духом, этот факт принимает все черты культурно-исторической законосообразности.
Со времени крестовых походов латинская Европа добивалась этой связи сперва при помощи торговых сношений, затем посредством грубой силы завоевания. Но мнение Марина Санудо подтвердилось. В своем произведении «Secreta fidelium cruris», посвященном папе Иоанну XXII, этот превосходно знакомый с Востоком венецианец высказал убеждение, что западные державы могут, конечно, уничтожить Грецию, но бессильны удержать ее в своих руках; что соединения Восточной и Римской церквей невозможно добиться силой, доказательством чему могут служить Кипр, Крит, Ахайя, Афины, Негропонт и прочие места, где римского исповедания держались иноземные победители, но не туземное население. Сближение Запада с эллинской культурой, действительно, совершено было не мечом завоевателей и не папскими посланиями; оно явилось результатом великого образовательного процесса в том созревшем для античной культуры веке, который извлек на свет Божий памятники классической литературы и искусства и дошел до понимания их. В продолжение двух столетий, протекших с латинского Крестового похода, Западная Европа, а особенно Италия, развивалась духовно в той же мере, в какой регрессировал греческий Восток.
Едва ли Нерио Аччьяйоли сознавал значение Греции для общечеловеческого просвещения; но он вызвал оживленные сношения итальянцев с Афинами. Этот город вступал в новую стадию своей истории, последнюю стадию своей самостоятельной жизни под властью франкских государей. Она может быть названа флорентийской эпохой. Итальянцы, особенно флорентинцы, сменили теперь в господстве над Афинами другие романские нации; они стали в более близкие и более гуманные отношения к грекам, чем их предшественники.
Столь легко доставшееся Нерио герцогство Афинское заключало в принадлежавших ему частях Мегару, Аттику и Беотию; и даже в эту последнюю страну уже проникли турки, которые, вероятно, в качестве его временных союзников или же его наемников заняли Ливадию Салона и Бодоница остались вне власти Нерио, равно как и Арголида, принадлежавшая роду Энгиен. Таким образом лишь Аттика и Беотия испытали полный переворот во всех имущественных отношениях. Вместе с испанским владычеством пал здесь и феодализм, уступив место совершенно новому порядку вещей. Прежние государи исчезли; их сменил просто богатый купец; добытые им земли были его частными владениями. Он мог раздавать их своим друзьям и сотрудникам, но баронами он их не делал. Ибо Нерио не привел за собой ни толпы жаждущего ленов дворянства, ни вообще военной касты завоевателей; он завоевал герцогство Афинское, будучи уже владетелем Коринфа, при помощи отряда наемников, которым он заплатил из своей кассы и мог, по желанию, отправить, когда угодно.
Греческому населению могло быть лишь выгодно то, что его завоевание не было нашествием. Долгая неволя ослабила национальное чувство греков; они были если не равнодушными, то пассивными зрителями как падения каталанцев, так и въезда их нового флорентийского повелителя. Если Нерио опасался какого-либо сопротивления со стороны греков, то он, конечно, еще до начала военных действий постарался тайными уговорами и обещаниями расположить к себе беотян и афинян.
Чувствуя необходимость в качестве незаконного владетеля, лишенного и тени права на завоеванную страну, приобрести точку опоры в ее населении, он старался пояснить грекам, что тягостный гнет каталанского дворянства сменился для них мягким правлением богатого и образованного флорентинца. Испанцы теснили греческую национальность; Нерио поднял ее, сделав ей важную уступку. Он разрешил, чтобы в Афинах, где со времен Михаила Акомината не было греческого архиепископа, был назначен таковой. Лишь как бы in partibus продолжало православное афинское архиепископство существовать в византийской иерархии. Митрополит афинский носил здесь по-прежнему титул экзарха Эллады и его управлению были подвластны епархии фиванская, неопатрей-ская, эгинская и эврипская. Нерио не изменил латинского церковного управления; резиденцией католического архиепископа остался Парфенон. Архиепископом был все еще Феликс де Пухаделль, последний испанец из владевших Афинами, не тронутый Нерио и умерший лишь в 1390 году. Но, не обращая внимания на неудовольствие латинского духовенства и римской курии, он принял греческого митрополита Дорофея, посланного в Афины Св. Синодом из Фессалоник. Он назначил ему местожительство в нижнем городе, вероятно, у храма Св. Дионисия подле Ареопага. Здесь жил греческий архиепископ и во времена турок; дом его стоял на том самом месте, где, по преданию, жил легендарный основатель афинской общины
Так как национальное чувство греков единственным средоточием имело только их церковь, то официальное восстановление афинского архиепископства имело неизмеримое значение для афинян. Близились как будто лучшие времена для них. Теперь их город стал вновь столицей, так как Нерио поселился в Акрополе.
Вероятно, греки были приняты также в состав афинского городского совета. Два гражданина греческой национальности, Дмитрий Ренди и Николай Макри, были публичными нотариусами, услугами которых пользовался Нерио при составлении государственных актов.
Отдельные примеры стали вскоре служить показателем возрастающей силы эллинизма в Афинах. Итальянцы эллинизировались. Одна ветвь переселившихся сюда еще во время каталанцев флорентийских Медичи нашла пристойным или полезным переделать свою фамилию в «Иатрос». Первым представителем этого дома является прямо названный афинянином Пьеро де Медичи, который -- по удивительному совпадению -- был в 1357 году байльи и генерал-капитаном Вальтера де Бриеннь в Аргосе и Навплии
Хотя Пьеро был должностным лицом при роде де Бриеннь, сын его Николо с греческой фамилией Иатрос -- принятой, кажется, еще его отцом -- оказывается в 1387 г. в Афинах: 15 января этого года Нерио дал ему диплом на греческом языке, который был, судя поэтому, официально признан в Аргосе и Навплии, а равно и на венецианском Корфу.
Страницы: 1, 2
