Рамон Мунтанер замечает в одном месте, что во франкской Греции говорят таким же хорошим французским языком, как в Париже; но каталанский историк, очевидно, преувеличивает; к тому же замечание его не могло относиться к туземцам-грекам, но лишь к придворным и к знатному франкскому обществу. Да и в последнем французский язык с течением времени, верно, так же одичал, как и в норманнской Англии. В «Кэнтерберийских рассказах» Чосера настоятельница монастыря говорит по-французски, как учат в стратфордских школах, но «парижского французского языка она не знала».
Народ эллинский никогда не перенимал языка своих победителей, -- были это римляне Суллы и Августа, франки Вилльгардуе-на и ла Роша или, наконец, турки-османы. Лишь в обиходный греческий язык проникало все больше французских и итальянских слов. Наоборот, латинские победители, оставаясь в Греции неизменно в меньшинстве, были вынуждены усвоить себе язык своих подданных. Уже при последних представителях рода ла Рош, особенно, когда они породнились с Ангелами, эллинизм приобретал все большее влияние. Двор в Фивах и Афинах говорил, несомненно, на двух языках, хотя государственным языком все еще оставался французский. Так как герцогская канцелярия погибла, то мы не можем доказать, что в ней были и греческие акты этого времени. Но франкские бароны уже находили удобным или нужным снабжать свои постройки греческими надписями. Так сделал, например, Антон де Фламан, когда в 1311 году воздвиг в Кардице церковь Св. Георгия. В ее греческой надписи нетрудно заметить франкскую орфографию.
В общем, глубочайшая пропасть религии, культуры и нравов отделяла от греков, переселившихся к ним из Шампани и Бургундии иноземцев. Они остались своеобразной колонией рыцарей, воинов и священнослужителей, столь же неспособной примениться к греческой натуре, сколько эта последняя была неспособна латинизироваться. Отрывочная история франкских Афин является для нас по преимуществу историей афинских герцогов, рыцарей и homines cTannes. Вся эта история -- точно перенесение из области поэзии в действительность старофранцузских романсов, chansons de geste. Как там есть лишь короли, герои и рыцари, но нет ни граждан, ни народа, так нет последних в истории Афин при франках.
За целое столетие бургундского господства мы не имеем никаких сведений об эллинах в Аттике и Беотии; нигде не сообщается о том, что там было еще живо национальное самосознание, нигде ни слова о какой-нибудь попытке освобождения или восстании греков против чужеземного владычества. Народ эллинский до такой степени исчез из истории Аттики, что нет теперь ни следов его общественной жизни в городах, ни памятников его никогда не умиравшей литературы, не сохранилось ни одного имени греческого гражданина, который занимал бы какое-нибудь выдающееся положение при дворе, на государственной службе или в войске франков. В герцогском войске были, конечно, городские и сельские греки, но лишь в качестве рядовых. Наемники были поэтому необходимостью даже для герцогства Афинского; в походе Гвидо против владетельницы Эпира под его знаменами вместе с фесса-лийцами были также валахи и болгары. Вальтер де Бриеннь был в конце концов тоже вынужден прибегнуть к каталанцам.
Из всего этого следует, что система насильственного низведения греческого народа в состояние рабского бесправия, принесенная нашествием чужеземцев, сохранялась в главных чертах, несмотря на смягчающее действие времени. Как на Кипре при Лу-зиньянах, в Греции так же туземное дворянство или именитое гражданство должно было исчезнуть или занять второстепенное положение. Парэки, прикрепленные к земле, тяглые колоны, ремесленники и купцы представляли главную массу греческого народа. Полная личная свобода давалась только правом франков; этого права с течением времени добивалось, правда, все большее число греков при помощи герцогских пожалований. В эпоху неразвитой экономической жизни туземные элементы не могли за изгнание из области государственной жизни быть вознаграждены даже выгодами торговли или промышленности, потому что, если не считать Фив, где греки и евреи продолжали производство дорогих шелковых материй, мы не имеем никаких сведений о процветании какой-либо отрасли художественной промышленности.
Греческое городское население, пришедшее в упадок еще при византийцах, не могло также быть в достаточной степени заменено франкским, потому что рыцарей и воинов с Запада переселялось гораздо больше, чем купцов и ремесленников. Вот почему за время своего векового господства ла Роши не основывали новых городов и не возобновляли старых, хотя развалины столь многих городов в Аттике и Беотии могли навести их на мысль создать городские и сельские общины и оживить запущенное земледелие. Герцогство Афинское оставалось военным феодальным государством, и узость его основы сделала его неспособным к колонизации. Оживляющим и оплодотворяющим образом оно не могло подействовать на Грецию даже во время мягкого правления бургундцев.
2. Оба главных города, Фивы и Афины, несколько обновились с виду при французских государях. Между тем ла Роши строили вообще мало, потому ли, что они не имели страсти к постройкам, или потому, что не были достаточно для этого богаты. Вилльгар-дуены и их бароны в Ахайе оставили больше памятников своего господства, чем ла Роши, но они не создали ничего истинно великого и прекрасного, ничего такого, что можно было бы сравнить с постройками норманнов и Гогенштауфенов в Апулии и Сицилии. Их непрестанные войны, кратковременный расцвет их рода и, в общем, также недостаток средств объясняют достаточно, почему этим франкским князьям не суждено было воскресить греческое искусство на почве классической красоты. Возрождение искусства произошло лишь позже, и не в мертвой Элладе, а в Италии.
Во всех греческих землях латинские бароны деятельно воздвигали замки, образцом архитектуры которых служили, вероятно, франкские замки в Палестине. Многочисленные развалины этих готических замков не отличаются особенной красотой: франкские бароны -- точно сознавая недолговечность своего господства в Греции, -- строили их на скорую руку и лишь для военных целей
В герцогстве Афинском лишь один франкский замок может быть назван роскошным: кадмейский замок, построенный богатым маршалом Николаем Сент-Омер. Так как он разрушен, то мы не имеем о его архитектуре никакого представления. Рамон Мунта-нер, видевший его во время своей поездки к инфанту майоркско-му, не говорит о нем ничего; лишь греческая хроника Морей называет его достойным императора. Кажется, залы в нем были расписаны фресками, изображавшими рыцарские подвиги франков, быть может, предков Сент-Омера в Св. Земле Это напоминает замок героя греческой эпопеи Диогенис Акритас, который в память своих боев с сарацинами приказал покрыть стены своего замка мозаикой, изображающей не только библейские сцены, но также подвиги Беллерофона и баснословного Александра.
Удивительно, что Николай де Сент-Омер при его любви к роскоши не позаимствовал сюжета для этих изображений из эпохи покорения Греции. Образцы для своей постройки он мог взять в Пелопоннесе или даже в Сирии, где между другими франкскими сооружениями высокий замок д'Ибелэн в Бейруте над морем имел мозаичные и наборные мраморные полы и расписные потолки с аллегорическими изображениями зефира, года и месяцев. Обычай византийцев украшать живописью свои дворцы был очень стар и держался в продолжение столетий. По повелению Юстиниана, в его новом замке были мозаикой изображены победы его или Велизария над вандалами и готами. А Мануил Ком-нен, любивший роскошь, приказал украсить залы, выстроенные им в обоих императорских дворцах, картинами, прославляющими его подвиги.
Сами Афины должны были бы оживиться во время лояльного правления бургундцев. Но так как резиденцией ла Рошей были главным образом Фивы, то это не могло не оказать влияния на номинальную, но в действительности второстепенную столицу герцогства. Ни на тенистых склонах Гиметта, ни в обильной водами Кефиссии, где некогда, как и в Марафоне у Ирода Аттика, были чудные виллы, не воздвигли герцоги афинские дворцов. Они не воскресили античных мраморных ломок в Пентеликоне, а Аав-рионские серебряные рудники, истощенные или заброшенные еще в древности, не давали им никаких средств для роскоши
Классические сооружения в Афинах, все, сколько их уцелело, были спасены от разрушения уже потому, что не было нужды в новых строениях. Даже в укреплениях Акрополя не найдено никаких знаков, которые давали бы возможность приписать их ла Рошам.
Однако за целое столетие и в Акрополе, и в нижнем городе должны были воздвигаться постройки. Даже сооружение франкской башни над храмом Нике, может быть, относится ко времени последних бургундских герцогов. Затем ничто не мешает нам предположить, что эти же государи были создателями дворца в Акрополе. К счастью, им не пришла в голову чудовищная мысль перестроить там все в свою резиденцию, что имел в виду в 1836 году по проекту Шинкеля первый король эллинов Оттон, который, однако, не выполнил этого плана. Не так трудно и не так дорого было приспособить пустые покои Пропилеев к пребыванию в них государя. Весьма вероятно, -- хотя и нет никаких доказательств, что уже ла Роши сделали это, -- что первое простое устройство дворца в Пропилеях принадлежит им.
Что касается церквей афинских, то ни одна из них не может с уверенностью считаться сооружением бургундцев, тем более что при перестройке города после освобождения Греции от турок много запущенных базилик с другими памятниками франкского времени было снесено; ла Роши вообще не строили великолепных храмов и монастырей не только потому, что у них на это не было денег, но и потому, что не было нужды. Латинское духовенство в государстве Афинском представляло собой враждебную массе греческого народа замкнутую колонию; оно не было ни сильно, ни богато и довольствовалось, правда, еще очень многочисленными греческими церквями, которые оно переделало для католического богослужения. Замечательнейшая из афинских церквей есть Католикон, Панагия Горгопико, небольшой храм из белого мрамора с куполом, покрытый по стенам и фризам со всех четырех сторон византийскими изваяниями и множеством старых скульптурных фрагментов, из которых праздничный календарь над порталом знаменит у археологов. Историки искусства утверждают, что этот храм есть или франкская реставрация старовизантийского сооружения, или даже постройка французских герцогов. Но беспристрастный наблюдатель увидит в Католиконе одну из старовизантийских афинских церквей, так же пережившую время герцогов, как Канникария, Св. Феодор и Таксиарх.
Даже знаменитая церковь Дафнийского монастыря, где была усыпальница ла Рошей, правда, отчасти перестроена ими и снабжена колокольней и воротами в готическом стиле, но это сокровище христианского зодчества есть византийское сооружение бази-лиан. Уже первый ла Рош поселил там цистерцианцев из аббатства Бельво в Бургундии; его преемники также поддерживали постоянные сношения с этим аббатством, посылая ему привилегии из Афин. Эта колония цистерцианцев в аттическом монастыре пережила все аббатства того же ордена, основанные франками в Ро-мании. В 1276 году оставалось оно одно во всех греческих землях; генеральный капитул цистерцианцев подчинил его аббату Вельво.
Дафнии теперь стоит полуразвалиной в часе расстояния от Афин по священной дороге в Элевсин. Так как этот путь соединял Аттику с Беотией и Фокидой, с Мегарой и Пелопоннесом, то он и в франкскую эпоху был большой торговой артерией. Начинаясь от старых триазийских ворот (Дипплон), дорога шла через Керамейкос, обрамленная чудными надгробными памятниками по сторонам, и затем проходила через местечко Скирон и через широкий пояс оливковой рощи. Здесь она происходила Демиос Ла-киадес, Кефисский мост и подымалась к склонам Коридаллоса, отделяющего афинскую равнину от элевсинской Здесь она подымалась до горного прохода, затем спускалась и вела мимо Ренти или соляных озер по триазийской равнине к Элевсину. Этот горный проход, как показывают еще теперь остатки стен, был в древности очень сильно укреплен. Как пограничный знак между городами Афинами и Элевсином, здесь стоял Пифион, небольшой ионийский храм Аполлона. Из остатков его и соседнего святилища Афродиты базилиане в византийскую эпоху воздвигли монастырь и церковь с куполом Они назвали его Дафне, быть может, потому, что так называлось это место, в древности посвященное
Аполлону. Как бог морской, он в виде дельфина привел одну критскую колонию в Дельфы и под именем Дельфиния почитался в Афинах, Дидиме, Гноссе и Массилии.
Для защиты от пиратов аббатство еще в византийскую эпоху обнесено было крепкими стенами, представляя собой, таким образом, крепость наподобие греческого монастыря Гроттаферрата в Албанских горах подле Рима. Цистерцианцы прибавили к этому готические пристройки. Теперь еще сохранилась византийская церковь, мозаичный купол которой покоится на четырех колоннах. В передней части монастыря можно видеть античную колонну, замурованную в стену; три другие лорд Эльджин приказал выломать и увез.
Как Вилльгардуенам служила фамильной усыпальницей церковь Св. Иакова в Андравиде, так ла Роши избрали для этой цели Дафни. Последний представитель их рода был похоронен там 6 октября 1308 года, и Вальтер де Бриеннь избрал также этот монастырь местом своего погребения. Бонифацио Веронский был свидетелем при составлении его завещания; поэтому он, несомненно, выполнил волю герцога и похоронил там его останки, в чем ка-таланцы из уважения к нему не могли ему отказать. Голова Вальтера была в 1347 году выкуплена его наследниками у каталанцев, перевезена в Лечче и там погребена в соборе. Впоследствии Мария д'Энгиен, супруга короля Неаполитанского Владислава, происходившая от дочери Вальтера Изабеллы, воздвигла своему злополучному предку мраморный памятник, который, как и ее собственный, был разрушен при перестройке этого собора в 1544 году.
Страницы: 1, 2
