Повсеместно в ЛПХах (Леспромхозах. - М.В.) Севкрая и Урала отмечены случаи употребления в пищу разных несъедобных суррогатов, а также поедания кошек, собак и трупов падших животных... На почве голода имел место ряд самоубийств, увеличилась преступность... Голодные с/переселенцы воруют хлеб у окружающего населения, в частности, у колхозников... Вследствие недостаточного снабжения резко снизилась производительность труда, нормы выработки упали в отдельных ЛПХах до 25%*. Истощенные спецпереселенцы не в состоянии выработать норму, а в соответствии с этим получают меньшее количество продовольствия и становятся вовсе нетрудоспособными. Отмечены случаи смерти от голода с/переселенцев на производстве и тут же после возвращения с работ...».
Особенно велика была детская смертность. В докладной записке Г.Г.Ягоды от 26 октября 1931 г. на имя Я.Э.Рудзутака отмечалось: «Заболеваемость и смертность с/переселенцев велика... Месячная смертность равна 1,3% к населению за месяц в Северном Казахстане и 0,8% в Нарымском крае. В числе умерших особенно много детей младших групп. Так, в возрасте до 3-х лет умирало в месяц 8-12% этой группы, а в Магнитогорске - еще более, до 15% в месяц».
В соответствии со стереотипами сталинской пропаганды в рассматриваемые годы муссировался миф об экономической эффективности подневольного труда спецпереселенцев. Сведения о тысячах гектаров новых распаханных земель, тысячепудовых урожаях на них, тысячах кубометров заготовленной древесины и т.п. призваны были обосновать позитивную оценку и моральное оправдание государственной акции по депортации крестьян. Утверждалось, что госсредства, затраченные на депортацию, расселение и трудовое устройство спецпереселенцев, уже через несколько лет (примерно через пять) были возвращены в госбюджет.
В.П. Данилов и С.А.Красильников в Предисловии к книге «Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1933-1938» пишут: «Хозяйственная деятельность спецпереселенцев в большинстве отраслей носила убыточный характер. Даже кустарные промыслы при наличии гигантской сырьевой базы являлись длительное время экономически нерентабельными. Победные реляции в деле освоения, скажем, Нарымского Севера призваны были скрыть реальность противоположного толка: долг неуставных артелей спецпереселенцев Нарыма государству не уменьшался, а возрастал (отсюда постоянные ходатайства в Центр с просьбой об отсрочке его погашения); те же неуставные артели, за редким исключением, год от года находились в порочном круге - выполнив осенью обязательные поставки зерна и других сельхозпродуктов, они уже через несколько месяцев нуждались в получении семенной ссуды, фуража и т. д. В результате грубых просчетов руководства поголовье лошадей в Нарымских комендатурах в первой половине 30-х гг. не только не росло, а снижалось в абсолютных показателях».
Единственно возможной формой протеста спецпоселенцев, их борьбой за выживание, являлись побеги. До половины бежавших органами ОГПУ и НКВД удавалось задерживать и возвращать в комендатуры. Участь остальных беглецов также была незавидной. Многие из них гибли в лесах и болотах, выбравшиеся на волю вынуждены были скрываться, жить в постоянном страхе перед разоблачением. «Противопобеговая» сеть агентов насаждалась не только в среде спецпоселенцев, но и среди местного населения. За поимку беглецов наводчикам выплачивалось денежное вознаграждение. Участие в осведомительстве развращало людей, превращало их в послушных исполнителей репрессивной машины. Администрация комендатур, поощряя стукачество, приравнивало его к хорошей работе при восстановлении ссыльных в гражданских правах.
Полностью несостоятельными явились попытки властей оправдать «кулацкую» ссылку интересами трудового перевоспитания «бывших эксплуататоров». Так как относились к крестьянскому труду эти «эксплуататоры», нужно было учиться как раз тем, кто помогал властям в раскулачивании хозяйственно сильных мужиков, т.е. деревенским люмпенам, в немалой степени состоявшим из нерадивых крестьян, лентяев, пьяниц, бесшабашных.
А каторжный, подневольный труд спецпереселенцев мог только отбить охоту работать даже у самого работящего и трудолюбивого крестьянина.
Сталинское раскулачивание и ссылка крестьян не могли быть оправданы никакими соображениями: ни политическими (обострили и без того сложную обстановку в стране), ни экономическими (подорвали производительные силы деревни). О моральной стороне акции и говорить не приходится. Раскулачивание - это миллионы исковерканных человеческих судеб, смерть от голода и холода в лагерях, самая трагическая страница в истории российского крестьянства.
«Закон о колосках» и «чрезвычайщина» 1933-1934 гг.
Когда под женское причитание и плач детей длинные обозы «классово-чуждых» двинулись из родных деревень в далекую ссылку, многие бедняки в душе злорадствовали. В район и область пошли победные реляции сельских активистов. Бедняки и активисты не предполагали, что вскоре они сами попадут под жернова сталинской репрессивной машины.
Коллективизация привела к значительному (в 2-3 раза) сокращению поголовья скота и снижению валового сбора зерна. Однако, несмотря на это государственные заготовки хлеба в начале 30-х гг. увеличились по сравнению с 1928 г. вдвое. Неизмеримо вырос экспорт зерна. А в колхозах хлеб выгребали до последнего зернышка. Тех местных руководителей, которые пытались сохранить в хозяйствах хотя бы семенные фонды, циркуляр от 7 декабря 1932 г., подписанный Сталиным, предлагал исключать из партии, немедленно арестовывать и подвергать тюремному заключению на срок от 5 до 10 лет. Такая политика привела к голоду, особенно свирепствовавшему на Украине, Северном Кавказе, Поволжье и Казахстане зимой 1932-1933 гг., хотя никаких стихийных бедствий в этих районах не было. Историки спорят по поводу числа умерших от голода. По мнению специалистов, наиболее вероятная цифра - 4 млн чел., хотя называются и более крупные цифры, вплоть до 7-8 млн Сам Сталин в 1940 г. говорил о том, что в начале 30-х гг. голодом было охвачено 30 млн чел.
Как только стали созревать хлеба урожая 1932 г., голодные крестьяне буквально набрасывались на них. Массовое распространение получили преждевременный и самочинный «покос», а также срезание колосьев. Власти жестоко и целенаправленно боролись с этим. В спецсводке ОГПУ № 42 от 22 июля 1932 г. приводится следующий факт: «Краснодарский район - в колхозе "Пролетарская диктатура" с. (станицы) Н.Машиновской группа объездчиков ночью 9.07 обнаружила на полях 5 женщин, срезавших колосья пшеницы. При попытке к задержанию женщины побежали в разные стороны. Охрана дважды выстрелила из дробовиков. Одна из бежавших колхозниц тяжело ранена (умерла через несколько часов), вторая единоличница получила легкое ранение. Белореченский район: на полях в колхозе станицы Октябрьской задержана толпа колхозников и единоличников... с мешками нарезанных колосьев в количестве 40 человек».
В спецсводке ОГПУ № 60 от 22 сентября 1932 г. отмечалось: «...Вновь выявлен ряд отказов сельсоветов и колхозов от принятия х/з (хлебозаготовительных. - М.В.) планов. На Украине, например, с начала хлебозаготовок отказы от принятия планов отмечены в 92-х районах по 446 сельсоветам... Особо следует подчеркнуть, что часть активистов, в т.ч. и коммунистов, оказывают прямое противодействие хлебозаготовкам, открыто ведут антихлебозаготовительную агитацию...
Укрытие и разбазаривание хлеба достигло в ряде районов значительных размеров. Вновь учтены многочисленные факты нарушения директив партии о выдаче натуральных авансов. В некоторых районах Украины колхозникам выдано до 50-75% обмолоченного хлеба... По ряду колхозов Прикумского, Курганского, Павловского районов СКК (Северо-Кавказского края. -М.В.) учтено свыше 65000 центнеров намолоченного товарного зерна, осевшего в колхозных амбарах и на токах...».
Доведенные до отчаяния люди слали в Москву уже не жалобы, а обличительные, гневные письма. Вот некоторые выдержки из писем в редакцию «Известий ЦИК СССР и ВЦИК», поступивших летом 1932 г.:
«...Краснодар. Рабочие и особенно крестьяне голодают, мрут с голоду массами. Виновники этому - Сталин и его вольные и невольные сподручники (Молотов, Калинин и прочие "вожди"). Они душат трудовой народ, исковеркали жизнь миллионам... »
«...Вот когда у Джугашвили должна закружиться голова. Колхозы разваливаются, крестьянские хозяйства разбиты... Зерно у людей забрали по 63 копейки за пуд, а хлеб в кооперативе продают по 2 рубля 20 копеек за фунт. Разве это не бандитизм?».
Укоренившаяся в колхозах система государственных заготовок представляла собой по существу продразверстку. Насильно объединенные в колхозы со своими «паями» крестьяне к обобществленным средствам производства, имуществу колхозов, относилось не как к своему, а как к чужому. Не удивительно, что голодные и полуголодные колхозники тащили из колхоза все, что плохо лежит. Для многих не прошла бесследно практика «кулацкой» экспроприации, развратив их души, привив вкус к любой возможности поживиться за чужой счет, в том числе и за счет общественного добра.
7 августа 1932 г. было принято Постановление (закон) ЦИК и СНК от 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» - печально знаменитый «закон о колосках». Хотя под ним стоят подписи Председателя ЦИК СССР М.И.Калинина и Секретаря ЦИК А.С.Енукидзе, его подлинным творцом был И.В.Сталин, о чем не преминули сообщить «технические исполнители» 13-го тома его сочинений.
За хищение всех упомянутых видов собственности устанавливалась смертная казнь с конфискацией имущества, лишь при смягчающих обстоятельствах - 10 лет лишения свободы с той же конфискацией. На VIII расширенном совещании работников юстиции РСФСР в марте 1933 г. народный комиссар юстиции РСФСР Н.В.Крыленко среди других привел такой факт: в Бурят-Монголии середняка-единоличника приговорили к расстрелу за кражу колхозного поросенка, а в Чеченской области за подобные же правонарушения было приговорено к высшей мере наказания - расстрелу - 50 чел. 18-летний колхозник, ранее не судимый, попытался украсть колхозного вола. Он был задержан на месте кражи, и вол был возвращен колхозу. Преступление было предотвращено. Тем не менее колхозника предали суду по закону от 7 августа и осудили к 10 годам лишения свободы. По данным, приведенным В.П.Даниловым и Н.В. Тепцовым в статье «Коллективизация: как это было», только к началу 1933 г. (за неполные пять месяцев) по закону от 7 августа было осуждено 54645 чел., из них 2110 - к высшей мере наказания. Приговоры приведены в исполнение примерно в тысяче случаев».
Об этом «потоке» репрессированных в «Архипелаге Гулаге» А. Солженицын не без сарказма напишет:
«Ночная ручная стрижка колосков в поле! - совершенно новый вид сельского занятия и новый вид уборки урожая! Это был немалый поток, это были многие десятки тысяч крестьян, часто даже не взрослые мужики и бабы, а парни и девки, мальчишки и девчонки, которых старшие посылали ночами стричь, потому что не надеялись получить из колхоза за свою дневную работу».
Страницы: 1, 2, 3, 4
