Другим фактором, способствующим появлению независимых турецких княжеств, был атабегат, характерный для сельджуков институт. Мы уже видели, что система управления сельджуков характерна тем, что каждой провинцией управляет член правящей династии. К каждому из этих князей был приставлен тюрк-военачальник, имевший звание атабек или «наставник», ответственный за военное обучение и управление их провинциями. А поскольку атабек являлся младшим родственником «царя» сельджуков, он пользовался гораздо большей властью, чем обычный военачальник. Похоже, что, по обычаю, атабек также получал в жены мать своего подопечного и отдавал ему в жены одну из своих дочерей. В соответствии с этой практикой Тутуш назначил эмира Джанах аль-Даула аль-Хусаина атабеком к своему сыну Рудвану, а эмира Захир аль-Дин Тугтегина -- атабеком Дукака. После поражения и смерти Тутуша, когда Рудван захватил Алеппо и посягнул на владение Сирией, Джанах аль-Даула без каких-либо вопросов стал контролировать принадлежавшие ему территории. Дукак, второй сын Тутуша, тоже укрылся в Алеппо, но сбежал в Дамаск по тайному приглашению его правителя и установил там свое правление. В это время Тугтегин, захваченный в плен при битве у Рея, находился в Персии, но вскоре после освобождения направился в Дамаск и занял там пост атабека при содействии своей жены, матери Дукака, энергичной и сметливой княжны Сафуат аль-Мульк.
По мере ослабления солидарности сельджуков атабеки неминуемо должны были заменить династии их протеже своими собственными династиями. Но это отнюдь не означало, как того можно было ожидать, что произойдет разрыв с их сюзеренами, Великими сельджуками. Напротив, они продолжали соблюдать строгую субординацию по отношению к султанам, которые, со своей стороны, восприняли такой ход событий на удивление мирно. Ата-бегат стал просто формой, и, когда, например, в 1127 году было принято решение назначить Занги в провинцию Мосул, он был официально приставлен атабеком к двум младшим сыновьям султана, которые не принимали, да этого и не предполагалось, никакого участия в управлении провинцией. Поэтому исключение Тугтегина из числа сельджукских «царей» Дамаска после смерти Дукака полностью соответствовало практике тех дней.
5. Помимо местных арабских князей, сельджуков и их атабеков, а также турецких эмиров, в Месопотамии и Ди-ярбакыре новым элементом политической нестабильности стали огузы. Приход этих туркмен-кочевников, живших за счет разведения лошадей и грабежей, сам по себе был постоянным источником беспокойств, который еще более усиливался из-за необузданности и политических амбиций их вождей. Таким человеком был Атсиз, предшественник сельджуков в Сирии, однако силы Малик-шаха и Тутуша некоторое время сдерживали их, тем более что многие их вожди служили в армиях сельджуков. Распад созданного Тутушем царства развязал им руки, и в течение двух-трех лет некоторым из них удалось создать свои собственные независимые княжества.
Из числа этих туркменских вождей наиболее известными в сирийских делах были Иль-Гази и Сукман, сыновья Ортука, туркменского офицера, которого Тутуш назначил правителем Иерусалима. Иль-Гази унаследовал титул своего отца, а его братья разбрелись в разные стороны в поисках счастья. Поначалу Сукман присоединился к Рудвану в его борьбе против Дукака и был за это пожалован владеть Мааррат-ан-Нуманом, но после захвата Иерусалима войсками Фатимидов в 1098 году предпринял попытку обосноваться в Аль-Рухе. Впоследствии он стал владеть политически более основательным княжеством в Гисн-Кайфе, а также захватил Мардин, который, однако, в 1108 году перешел к Иль-Гази, после чего там была основана вторая династия Ортукидов. Сын Иль-Гази, Сулейман, к тому времени в Самосате уже объявил о своей независимости, еще до прихода крестоносцев. В этот период другие члены этой семьи тоже образовали эфемерные княжества. Еще один вождь туркмен, Инал, восстал против Дукака примерно в 1096 году, захватил Амид и основал там династию, которая потом посредством брачных связей присоединилась к владениям Ортукидов Мардина.
6. В суматохе этих бесконечных распрей между соперничающими князьями, вождями и военачальниками инициативе самого народа, похоже, оставалось мало места. Если же во многих частях исламского мира, главным образом в Египте и Ираке, при решении политических вопросов народ не принимался в расчет, то в Сирии, напротив, народу удалось сохранить свое влияние, и он оказывал большое воздействие на ход событий. Сила Фатимидов, сельджуков и турецких военачальников фактически основывалась на армиях рабов, в то время как существование таких местных княжеств, как княжества Бану Мункида в Шейзаре, стало возможным только при поддержке местного населения. Даже в больших городах, особенно в Алеппо и Дамаске, влияние граждан было достаточным для того, чтобы сдерживать автократические тенденции их правителей. В общем и целом, турецкие правители опасались влияния народа, однако были склонны скорее принимать против него репрессивные меры, чем направлять в нужное русло. Естественным следствием этого стало превращение ahdath или вооруженных формирований граждан в недисциплинированные банды, а не в дисциплинированные войска, и при Фатимидах население Дамаска славилось своим неподчинением правителям. При защите своих домов от крестоносцев гражданское население доказало, что обладает боевыми качествами, которые при условии сильной поддержки могли оказаться более эффективными в деле сдерживания вражеского нашествия. Следует учесть, что политические распри и горести войны сказывались на городском населении не меньше, чем на беспомощных крестьянах. Сибт бен аль-Джаузи сообщает нам, что хаос, сопровождавший развал администрации Фатимидов, и неразумное правление Атсиза привели в 1075 году к таким экономическим трудностям, что население Дамаска сократилось с полумиллиона до трех тысяч. С другой стороны, просвещенное правление и экономическая политика Ак-Сонкора привели к быстрому росту и процветанию Алеппо, а при Тугтегине Дамаск также исключительно быстро оправился от последствий предшествующего правления.
Вместе с тем в городах и богатых сельскохозяйственных угодьях Сирии сила народного движения была менее значимой, чем в гористой местности, отделявшей внутреннюю часть страны от побережья. Горные гряды Ливана и их северное продолжение, арабский Джабал-Суммак, стали не только домом для христиан маронитов, но и убежищем для смутьянов и раскольников, создававших мощные организации, способные отражать силы мусульманских князей. В течение двух столетий, предшествовавших Крестовым походам, в этих диких местах смогли обосноваться сторонники двух ответвлений секты шиитов, на ранних этапах своего развития носившей характер народного революционного движения. На севере в Джабал-Суммаке проживали нусайриты, а на юге, вокруг горы Хермон, располагались поселения их ярых врагов, даразитов или друзов. Между ними проживало большое число христиан маронитов. Место расположения этих независимых, а зачастую враждебных групп еще более осложняло связи между побережьем и внутренней частью страны, что снижало возможность совместных действий. Более того, в последнее время значительно окрепли их военные организации, что способствовало отражению набегов сельджуков, для которых, как для мусульман и создателей империи, ересь и независимость были в равной степени неприемлемы. С появлением крестоносцев они повели себя по-разному. О нусайритах мало что известно помимо того, что большое их число было истреблено франками. В своем большинстве друзы честно присоединились к мусульманам. Марониты, естественно, встали на сторону крестоносцев, а многие из них сражались в их рядах.
К моменту Первого крестового похода в Северной Сирии, помимо нусайритов и друзов, уже находилось в процессе формирования третье шиитское движение, также революционное по своему характеру. Это было знаменитое движение батинитов, раскольническое ответвление Фатимидов, приверженцы которого были широко известны как ассасины. Их общественная деятельность началась лишь несколько лет спустя, но и на этой стадии они достойны упоминания, поскольку их движение способствовало постоянной политической активности широких слоев населения и особенно мощному противлению тюркским правителям и другим местным князьям.
И наконец, население Сирии было далеко не однородным как по этническому составу, так и по языкам. Основная его часть состояла из оседлых и кочевых народов, несомненно, из арабов и арабизированных элементов, говорящих на арабском языке. Сюда же входили многочисленные местные христиане, жившие на севере и принадлежавшие к греческой, несторианской и яковитской церквям. Марониты, которые все еще в значительной степени использовали сирийский диалект, составляли, похоже, самое крупное меньшинство. Помимо них и тюрко-говорящих туркменских иммигрантов, там были большие сообщества курдов и особенно армян, проживавших главным образом на севере. У подножий Тавр и по берегам Евфрата курдам и армянам удалось создать несколько феодальных поместий и даже более крупных княжеств, которые, однако, стали исчезать под набегами туркмен. В некоторых, если не во всех, северных городах армяне составляли большинство населения, и не похоже, что отношение к ним было хуже, чем к другим подданным.
Дальнейший анализ ситуации в Сирии проливает свет на события, предшествовавшие нашествию первых крестоносцев. Определяющим фактором создавшейся ситуации была вражда двух сыновей Тутуша, Рудвана и Дукака. Во время военных походов Тутуша в Месопотамию и Хорасан Рудван выполнял обязанности наместника своего отца в Сирии, а Дукак заполучил в качестве фьефа Ди-ярбакыр. Когда пришла весть о битве при Рее, Рудван направлялся из Сирии на помощь Тутушу с военными подкреплениями, но тут же повернул в Алеппо, чтобы защитить свой наследный трон сирийского князя. Не успел он завершить начатое дело, как Дукак уже прибыл в Алеппо и, по тайному приглашению правителя Дамаска, вышел из повиновения своему брату и захватил Дамаск, сохранив при этом свои фьефы в Диярбакыре и Месопотамии. Рудван, естественно, вознамерился вернуть свои права силой, и оба князя, предчувствуя неминуемость предстоящей схватки, в поисках союзников обратились прежде всего к полководцам Тутуша и туркменским вождям. Самым могущественным из них был Яги-Сиян из Антиохии, который, возможно, и поддержал бы Рудвана, если бы не сильная личная антипатия, которую он испытывал к Джанах аль-Дауле, атабеку Рудвана. По этой причине он стал союзником Дукака, которого также поддержал Иль-Гази, правитель Иерусалима. Тогда Рудван обратился за помощью к брату Иль-Гази, Сукману (в это время находившемуся в Серудже), с его туркменами, и к арабскому племени килаб.
Особенно сильно вражда их разгорелась в 1096 году, когда Рудван со своими союзниками успешно атаковал восточные владения Яги-Сияна. Дукак и Иль-Гази поспешили ему на помощь, а Рудван в их отсутствие осадил Дамаск. Его нападение отразили горожане, но Рудван успел разорить большую часть провинции перед тем, как вернулся в Антиохию. Между тем временные разногласия между Дукаком и Иль-Гази, приведшие к заключению последнего под стражу, дали Сукману возможность захватить Иерусалим. В следующем (1097) году Дукак и Яги-Сиян снова отправились в поход и захватили несколько городов в Северной Сирии. Примерно в то же время Иль-Гази вернулся в Иерусалим, а Сукман присоединился к Рудвану, и с его помощью и при поддержке сына Иль-Гази, объявившего себя правителем Самосаты, им удалось изгнать захватчиков. Вскоре после этого Рудван поссорился со своим атабеком, Джанах аль-Даулой, который со всем своим войском покинул Алеппо и захватил Химс. Яги-Сиян тут же предложил свои услуги Рудвану в качестве его атабека и отдал ему в жены свою дочь. Незамедлительно началась подготовка к походу на Химс и Дамаск. В это же время в Алеппо прибыло посольство из Египта, и Рудван, ухватившись за предоставленную возможность, предложил организовать совместный поход на Дамаск, пообещав при этом признать духовный сюзеренитет халифата Фатимидов. Однако этот план не удался из-за протеста Яги-Сияна и Сук-мана, и трое союзников отправились со своими силами на
Шейзар. Именно в этот момент до них дошли вести о приближении франков к северным границам Сирии. Это сообщение смутило их, и поход был отменен, но вместо того, чтобы сплотиться перед лицом нового врага, армия распалась. Рудван поспешил обратно в Алеппо, а Яги-Сиян отправился в Антиохию, чтобы защитить город от франков. Даже в этот период Сукман, по-видимому, еще не задумывался над необходимостью защитить Сирию от крестоносцев. Он стремился лишь покорить Диярбакыр, правители которого объявили себя независимыми от Дукака. Он даже попытался уговорить Яги-Сияна и Рудвана отправиться туда, не принимая во внимание франкских захватчиков. На его уговоры никто не поддался, и тогда он отправился в поход вместе с Яги-Сияном, но потом присоединился к Рудвану. В результате Яги-Сиян остался один противостоять первому нашествию армий крестоносцев, имея лишь собственную армию и незначительную поддержку других князей, предоставленную ими в ответ на его просьбы.
Страницы: 1, 2
