Валентин Бережков, работавший в качестве молотовского переводчика, рассказывает: " На переговорах в имперской канцелярии с германской стороны участвовали Гитлер и Риббентроп, а также два переводчика - Шмидт и Хильгерд…Молотов мне поручил подготовить проект телеграммы в Москву. В то время не было ни магнитофонов, стенографистов на переговоры вообще не приглашали, и переводчику надо было по ходу беседы делать в свой блокнот пометки. С расшифровки этих пометок я и начал работу, расположившись в кабинете…Провозившись довольно долго с этим делом, я вызвал машинистку…Едва машинистка вставила в пишущую машинку лист бумаги, как дверь распахнулась и на пороге появился Молотов. Взглянув на нас, он вдруг рассвирепел:
- Вы что, ничего не соображаете? Сколько страниц вы уже продиктовали? - Он особенно сильно заикался, когда нервничал.
-Только собираюсь диктовать.
-Прекратите немедленно, выкрикнул нарком .
Потом пошел поближе, выдернул страницу, на которой не было ни строки, посмотрел на стопку лежавшей рядом чистой бумаги и продолжал уже более спокойно:
-Ваше счастье. Представляете, сколько ушей хотело бы услышать, о чем мы беседовали с Гитлером с глазу на глаз?
Он обвел глазами стены, потолок, задержался на огромной китайской вазе, благоухающей розами…".
Подозрительный по природе и благодаря сталинской выучке, Молотов не рисковал. Где бы он ни был, за границей или в Советском Союзе, два или три охранника сопровождали его. В Чеквере, доме британского премьер-министра, или в Блэйтер-хаусе, поместье для важных гостей, он спал с заряженным револьвером под подушкой. В 1940 году, когда он обедал в итальянском посольстве, на кухне посольства появлялся русский, чтобы попробовать пиццу .
А вот воспоминания Черчилля: " Чрезвычайные меры предосторожности принимались для обеспечения личной безопасности Молотова. Его комната была тщательно обыскана полицейскими, опытные глаза которых самым внимательным образом осматривали до мелочей каждый шкаф…Объектом особого внимания была кровать, все матрацы были прощупаны на тот случай, не окажется ли там адских машин, а простыни и одеяла были перестланы русскими так, чтобы их обитатель мог выскочить в одну секунду…На ночь револьвер клали рядом с его халатом…".
Свою роль в НКИДе Молотов видел в доведении до сотрудников сталинских директив и их реализации в ходе переговоров с иностранными партнерами. Он так понимал задачи дипломатии:
" В большинстве случаев послы - передатчики, что им скажут, они только в этих пределах действуют. Я видел, когда мне приходилось действовать в качестве министра иностранных дел, особенно после Сталина, многие удивлялись, что я так самостоятельно веду себя, но я - самостоятельно только в пределах моих директив и стараюсь это подать в таком виде, будто бы обо всем мы обо всем договорились".
Из этого признания подчиненная роль Молотова в осуществлении внешней политики видна особенно явно. Очень точно роль Молотова в сталинской дипломатии охарактеризовал Леонид Млечин: "Молотов не был дипломатом в традиционном понимании этого слова. Он не был дипломатом, который должен очаровывать партнеров на переговорах, завоевывая друзей и союзников. Этим занимался Сталин, прирожденный актер. У них со Сталиным программа переговоров была расписана наперед. Сталин его выпускал первым, и Молотов доводил до каления своим упорством. Тот был в отчаянии, считал, что все сорвалось, а это была лишь разведка боем. После такой подготовки высокопоставленных гостей везли к Сталину…Во время бесед Сталина с иностранцами Молотов молчал, иногда Сталин обращался к нему, называя его Вячеслав, предлагая высказаться. Тот неизменно отвечал, что Сталин это сделает лучше. Иностранцы фактически жаловались на Молотова. И добродушный Сталин вроде им шел на уступки". В общем, все это похоже на игру в доброго и злого полицейского.
Весьма обстоятельный портрет Молотова мы можем найти в мемуарах у Черчилля о Второй мировой войне. Черчилль писал:
"Фигура, которую Сталин двинул теперь на престол советской внешней политики, заслуживает некоторого описания, которое в то время не было доступно ни английскому, ни французскому правительству. Вячеслав Молотов был человеком выдающихся способностей и хладнокровной беспощадности. Он пережил ужасающие случайности и испытания, которым все большевистские лидеры подвергались в годы победоносной революции. Он жил и преуспевал в обществе, где постоянно меняющиеся интриги сопровождались постоянной угрозой личной ликвидации" .
"Я встречал его на равной ноге только в переговорах, где иногда проявлялись проблески юмора, или на банкетах, где он благодушно предлагал длинную серию традиционных и бессмысленных тостов. Я никогда не встречал человека, более совершенно представляющего современное понятие робота. И при всем том это все же был, видимо, толковый и остро отточенный дипломат… один за другим щекотливые, испытующие, затруднительные разговоры проводились с совершенной выдержкой, непроницаемостью и вежливой официальной корректностью. Ни разу не обнаружилась какая-либо щель. Ни разу не была допущена ненужная полуоткровенность. Его улыбка сибирской зимы, его тщательно взвешенные и часто разумные слова, его приветливая манера себя держать делали его совершенным орудием советской политики в дышащем смертью мире" .
"Переписка с ним по спорным вопросам всегда была бесполезна и, если заходила далеко, кончалась лганьем и оскорблениями. Только раз я как будто видел у него нормальную человеческую реакцию. Это было весной 1942, когда он остановился в Англии на обратном пути из Соединенных Штатов. Мы подписали англо-советский договор, и ему предстоял опасный полет домой. У садовой калитки на Даунинг-стрит, которой мы пользовались для сохранения секрета, я крепко взял его за руку, и мы посмотрели друг другу в лицо. Внезапно он показался глубоко взволнованным. За маской показался человек. Он ответил мне таким же рукопожатием, и это было жизнью или смертью для многих… В Молотове советская машина, без сомнения, нашла способного и во многих отношениях типичного для нее представителя - всегда верного члена партии и последователя коммунистической доктрины… Мазарини, Талейран, Меттерних приняли бы его в свою компанию, если бы существовал другой мир, в который большевики позволяли себе входить" .
Чарльз Болен, который нередко встречался с Молотовым и Сталиным в 1945-1946 годах, отмечает в своих мемуарах не только несколько унизительное и даже презрительное отношение Сталина к своему министру иностранных дел, но и раболепное отношение Молотова к Сталину, Ч. Болен, в частности, писал:
"Молотов был также великолепным бюрократом. Методичный в процедурах, он обычно тщательно готовился к спорам по ним. Он выдвигал просьбы, не заботясь о том, что делается посмешищем в глазах остальных министров иностранных дел. Однажды в Париже, когда Молотов оттягивал соглашение, поскольку споткнулся на процедурных вопросах, я слышал, как он в течение четырех часов повторял одну фразу: "Советская делегация не позволит превратить конференцию в резиновый штамп", - и отвергал все попытки Бирнса и Бевина сблизить позиции".
"В том смысле, что он неутомимо преследовал свою цель, его можно назвать искусным дипломатом. Он никогда не проводил собственной политики, что открыл еще Гитлер на известной встрече. Сталин делал политику; Молотов претворял ее в жизнь. Он был оппортунистом, но лишь внутри набора инструкций. Он пахал, как трактор. Я никогда не видел, чтобы Молотов предпринял какой-то тонкий маневр; именно его упрямство позволяло ему достигать эффекта" .
Кроме того, что Молотов был великолепным исполнителем воли Сталина, он был еще к тому же не плохим актером, когда надо мог сыграть и слезы и истерику, интересен случай с финской делегацией, где Вячеслав Михайлович великолепно разыграл, явно с ведома Сталина, нервный припадок : "К нам из Красной залы донесся какой-то необычный шум, послышались громкие возгласы, среди которых выделялся голос Молотова. Он сильно заикался - значит, был чем-то крайне раздражен. Я поспешил к нему и, войдя в залу, увидел собравшихся вокруг наркома послов США, Англии, Японии, Китая и других стран, а также весь состав шведской миссии. Резко жестикулируя, что он делал очень редко, Молотов выкрикивал:
-Мы больше не намерены терпеть упрямство финнов! Если эти засранцы и дальше будут упорствовать, мы их сотрем в порошок! Мы камня на камне не оставим. Пусть не считают нас простаками. Мы знаем об их шашнях с гитлеровцами. Нас не проведешь. Если они хотят продолжать войну, они ее получат. Нет такой силы, чтобы остановить Красную Армию..
Гости, пожалуй ни разу не присутствовавшие при такой сцене, с удивлением и опаской поглядывали на всегда казавшегося лишенным эмоций Молотова…Наконец нам удалось оттеснить его от публики, вывести в коридор и дальше к выходу. По пути он продолжал выкрикивать ругательства в адрес финнов, а когда его усадили в машину, пытался выбраться из нее.
В конце концов он уехал, сопровождаемый двумя лимузинами с охраной. И сразу же особняк покинули все послы. Они явно спешили отправить своим правительствам депеши о столь сенсационном инциденте и о угрозах Молотова уничтожить Финляндию. На следующее утро Молотов вызвал меня в свой кабинет. Он был в хорошем расположении духа и лукаво ухмылялся.
- Вы ведь были вчера на приеме?- спросил он и, не дожидаясь моего ответа, продолжал: - Расскажите подробнее , что там произошло.
Я стал воспроизводить в общих чертах то, чему был свидетелем.
- Нет, - перебил он, - говорите все как было, без купюр. Что я сказал, как отнеслась публика?
-Мне кажется, что гости были очень шокированы, даже испуганы, - закончил я свой ответ.
Молотов остался явно доволен. Он отпустил меня со словами: "Очень хорошо, прекрасно". И я понял, что вчерашняя сцена была им специально разыграна…".
Цель этого припадка - напугать шведов и финнов, а также американцев и англичан. Этот "взрыв" действительно все приняли за чистую монету, а в Москву, в скором времени, прибыла финская делегация, и было заключено перемирие.
Молотов все время всегда и постоянно идет за Сталиным; он проводит всю самую серьезную работу по подбору людей партийного аппарата - секретарей крайкомов и губкомов - и созданию сталинского большинства в ЦК. Он десять лет будет вторым секретарем ЦК. Когда Сталину нужно, он будет председателем Совнаркома и СТО; когда нужно, будет стоять во главе Коминтерна; когда нужно, будет министром иностранных дел.
О сталинском правлении Молотов отзывался так: "Конечно, мы наломали дров. Сказать, что Сталин об этом ничего не знал, -- абсурд, сказать, что он один за это отвечает, -- неверно. Если обвинять во всем одного Сталина, то тогда он один и социализм построил, и воину выиграл. А вы назовите того, кто меньше, чем Сталин, ошибался? Сыграл свою роль наш партийный карьеризм -- каждый держится за свое место. И потом у нас если уж проводится какая-то кампания, то проводится упорно, до конца. И масштабы, и возможности большие. Контроль над органами был недостаточным. Революции без жертв не бывает". До конца своих дней Молотов утверждал, что политика Сталина была единственно верной, и оправдывал все злодеяния тоталитарного режима.
Принимая во внимание указанные выше внешние и поведенческие признаки В.М.Молотова, такие как: принципиальность, постоянство, устойчивость, терпеливость, самообладание, надежность, безразличие, "толстокожесть", сухость - мы можем предположить, что по типу темперамента, он, скорее всего, является флегматиком.
Флегматик - хладнокровен, медлителен, спокоен, не сразу поддается чувствам, обычно отличается постоянством. Он не склонен к принятию скоропалительных решений, свои страдания переносит терпеливо, спокойно реагирует на переживания других, жалуется редко, с трудом переключается с одного вида деятельности на другой, плохо приспосабливается к новой обстановке.
Тип нервной системы - уравновешенный. Человек с таким типом нервной системы собран и спокоен в самой напряженной ситуации. Без труда подавляет ненужные желания и мысли. Работает равномерно, без резких колебаний.
В соответствии с конституционной классификацией характеров Кречмера, В.М.Молотова можно отнести к атлетикам - этот человек спокоен, маловпечатлителен, отличается не очень гибким мышлением.
Ведущими чертами характера можно назвать: ответственность, исполнительность, склонность к рутинной работе - по отношению к труду; замкнутость, черствость - по отношению к другим людям; аккуратность, бережливость - по отношению к вещам.
Вячеслав Михайлович всю свою жизнь был сдержанным и сухим в обращении человеком, он всегда был как бы застегнутым на все пуговицы. Вел достаточно активный образ жизни, писал много статей, много работал. Он никогда и ни в чем не раскаивался, всегда оставался твердым и непоколебимым.
Страницы: 1, 2
