8 марта Государь отбыл из Царского в Ставку, куда прибыл днём 9 марта.
10 марта там впервые была получена телеграмма военного министра Беляева, извещавшая, что на заводах в Петрограде объявлена забастовка и что среди рабочих, на почве недостатка в продуктах, начинаются беспорядки.
В тот же день министр вторично телеграфировал, что рабочее движение вышло на улицу и разрастается.
Обе телеграммы он сопровождал указаниями, что опасности нет, что беспорядки будут прекращены.
«10 марта мы узнали, что в Петрограде вспыхнули волнения и что между полицией и манифестантами произошли кровопролитные столкновения. Дело в том, что в течении последнего времени всё более чувствовался острый недостаток продовольствия. Это вызвало взрыв недовольства в рабочих кварталах. Произошли демонстрации, и толпы народа двинулись к центру города, требуя хлеба.
Я понял, что государыня была чрезвычайно озабочена, так как против обыкновения она заговорила со мной о политических событиях».
11 марта тот же Беляев и главный начальник Петроградского военного округа генерал Хабалов доносил телеграфно, что в некоторых войсковых частях были отказы употреблять оружие против рабочих, к которым присоединяется чернь.
Беляев продолжал успокаивать, что приняты все меры к прекращению беспорядков. Хабалов же просил о присылке подкреплений, указывая на ненадёжность петроградского гарнизона.
11 марта была получена впервые телеграмма председателя Государственной Думы Родзянко. Он сообщал, что солдаты арестовывают офицеров и переходят на сторону рабочих и черни, что необходима присылка в Петроград надёжных частей.
Николай Александрович разумно полагал, что беспорядками в столице должна заниматься городская полиция, а не император. Он приказал немедленно прекратить бесчинства. Однако масштабов их не представлял, так как получал доклады, в которых нарочно преуменьшалось значение происходящего. Но предчувствие, тревога, волнение - всё это в сочетании с естественной усталостью вызывало болезненную реакцию. Николай писал супруге из Ставки: «Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся четверть часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было. Но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы».
«11 марта положение сделалось сразу критическим, и самые тревожные вести стали приходить к нам одна за другой. Беспорядки охватили весь город, и войска, которые были вызваны накануне для их прекращения, отказались действовать.
Я узнал также, что был получен указ императора о назначении перерыва в занятиях Думы, но ввиду происходящих событий Дума не разошлась и организовала исполнительный комитет для восстановления порядка в городе.
На следующий день уличные беспорядки возобновились с новою силою, и мятежникам удалось захватить арсенал. Вечером мне сказали по телефону из Петрограда, что запасные батальоны нескольких полков гвардии - Преображенского, Павловского и др. - присоединились к восставшим. Эта весть ошеломила императрицу. Уже два дня она была в большом беспокойстве, сознавая надвигающуюся опасность. Она обходила комнаты дочерей и сына, здоровье которого ещё более ухудшилось, стараясь скрыть от них свои тяжёлые переживания».
Свидетель Лукомский сознаётся на следствии, что в эти дни 10 и 11марта в Ставке не придавали серьёзного значения событиям в Петрограде.
Свидетель Дубенский, имевший возможность видеть в эти дни Государя, показывает: «Он был покоен и ничем положительно не проявлял и тени беспокойства». Оно пришло 12 марта, когда смута в Петрограде приняла организованный характер. В этот день между 3 и 5 часами дня возник «Комитет Государственной Думы» и появилась «Военная комиссия» этого комитета.
Сделалось невозможным долее скрывать от Государя правду, он понял, что необходимо принять чрезвычайные меры.
Вечером того же дня Родзянко, Председатель Государственной Думы, приказал Царице уехать из Царского Села вместе с Детьми. Она отказалась, сказав, что Дети слишком больны и что она не хочет делать ничего такого, что может быть истолковано как побег. А двадцать четыре часа спустя, даже если бы Детям было лучше, она уже не смогла бы вывезти их - революционеры захватили железнодорожные пути.
Родзянко согласился оставить Царицу с приближёнными во Дворце под домашним арестом до приезда Императора. Как всегда Александра Фёдоровна боялась не за себя. Когда прибыла депутация от Думы смотреть Дворец и предпринять меры безопасности, её спросили, нуждаются ли они в чём-либо. Она ответила, что у детей есть всё необходимое, но она просит не закрывать военные госпитали.
Ранним утром 13 марта Государь отбыл в Царское, следуя по маршруту Могилёв - Орша - Смоленск - Лихославль - Бологое - Тосна. Впереди шёл свитский поезд; в расстоянии часа езды от него - поезд Государя. В пути в свитском поезде стало известно, что, в Петрограде возникла революционная власть, и ею отдано распоряжение направить поезд Государя не в Царское, а в Петроград. Об этом было дано знать в поезд Государя, и оттуда последовало распоряжение ехать в Царское. Но узловые пункты Любань и Тосна были заняты революционными войсками. Государь принял решение ехать в Псков.
На псковской станции Царя никто не встречает. Никакого почётного караула. Пустота. Предательство, охватившее Россию мерзкими щупальцами, ширилось, росло…
«Гвардейцы… мои гвардейцы… даже они», - было очень больно. За что?
Телеграммы от командующих фронтами, от генералов, от соратников - от тех, кому Царь доверял больше, чем себе… И все только об одном: его помазанника Божия, русского Императора и Верховного Главнокомандующего, призывали совершить «благородный акт патриотизма» - отречься от престола.
Было, однако, и то, о чём Николай пока не знал. Царь ещё оставался Царём, а генералы уже во всю хозяйничали в его империи, как у себя на кухне. Генералы Алексеев и Рузский самовольно отозвали войска, которым приказом Государя надлежало усмирить бунтовщиков в Петрограде и Царском Селе. Генерал Иванов, не дойдя до Царского, повернул обратно в Ставку.
Отречение
15 марта во Пскове Император Николай II отрёкся от престола в пользу своего брата - великого князя Михаила.
Была составлена телеграмма:
«Ставка. Начальнику штаба.
В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, всё будущие дорого нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы, и, в согласии с Государственною Думою, признали Мы за благо отречься от Престола Российского и сложить с Себя Верховную Власть. Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаём наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед Ним повиновением Царю в тяжёлую минуту всенародных испытаний и помочь Ему, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России.
Николай».
И подписал эту бумагу карандашом.
В эту ночь бывший Император Николай Александрович коротко и сдержанно запишет в дневнике: «Пришли ответы от всех командующих… Суть та, что во имя спасения России, удержания армии на фронте… нужно сделать этот шаг. Я согласился… В час ночи уехал из Пскова с тяжёлым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман».
В это время в Царском никто ещё ни чего не знал:
«День 15 марта проходит в нервном ожидании развёртывающихся событий. Ночью Боткина приглашает к телефону один из членов временного правительства и спрашивает о состоянии здоровья Алексея Николаевича. (По городу как мы это потом узнали, распространился слух о смерти наследника.)
Волнение Императрицы продолжается и на следующий день. Уже трое суток она ничего не знает о Государе, и вынужденное бездействие усиливает её беспокойство.
Окало полудня до дворца доходит весть об отречении Императора. Императрица об этом тоже узнаёт, но с негодованием отвергает этот слух как злостную выдумку. Немного погодя приходит Великий Князь Павел и эту весть подтверждает. Сомнений нет…
Отчаяние Императрицы беспредельно, но её огромное мужество её не оставляет. Я вижу её снова вечером у Алексея Николаевича: её лицо невозмутимо, но на нём лёг отпечаток силы воли, почти сверхчеловеческой. Она пришла, как обычно, к своим детям, чтобы ничто не смущало больных, которые ничего не знают о том, что произошло со времени отъезда Государя в Ставку. Поздно ночью мы узнаём, что Великий Князь Михаил тоже отрёкся и что судьбу России должно решить Учредительное собрание».
Телеграф был захвачен, и лишь через несколько дней после отречения Александра Фёдоровна смогла получить весточку от мужа. Последние её телеграммы к Николаю Александровичу возвращались обратно с издевательской надписью на конверте: «Адресат не известен».
Ситуация во Дворце быстро ухудшалась. Воду теперь таскали вручную из пруда в парке. Электричество отключили, лифт не работал, и Александре Фёдоровне с больным сердцем было всё труднее взбираться по ступенькам к своим больным. Она задыхалась и часто была на грани обморока.
Александра Фёдоровна ожидала приезда Николая Александровича; её всё более тревожила возрастающая враждебность солдат дворцовой охраны и радикально настроенных членов Временного правительства. Несколько дней вместе с фрейлиной Вырубовой она жгла личные бумаги: частные письма от бабушки - королевы Виктории, от отца, многие из писем Николая Александровича, которые он писал в период ухаживания за нею - всё пошло в огонь. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел эти дорогие для неё записи, и оставила ту часть переписки между нею и Николаем, которая могла бы понадобиться в качестве защиты на суде, если таковому суждено быть.
Прощание с армией
Царский поезд, ставший пленному Государю тюрьмой, уезжает в Ставку. «Победители» милостиво разрешили бывшему Царю и Верховному Главнокомандующему попрощаться с армией.
Поздно вечером 16 марта Государь возвратился в Могилёв, куда на следующий день прибыла Государыня Императрица Мария Фёдоровна. В Могилёве на вокзале Николая встретил генерал Алексеев. На допросе он показал, что бывший Император был чрезвычайно бледен, но в то же время поражал самообладанием. Ни слова упрёка не услышал Алексеев. Отвергнутый монарх не требовал ничего по отношению к себе.
Страницы: 1, 2, 3, 4
