В 1825 г. появилась работа Отфрида Мюллера «О местонахождении, происхождении и древней истории македонского народа».14) В ней автор особое внимание обратил на проблему этнической принадлежности македонян. Он был первый, кто рассмотрел этот вопрос с историко-филологической точки зрения и пришел к выводу, что македоняне -- иллирийского происхождения.
В 1832 году Людвиг Флате издал I том своей работы «История Македонии и государств, покоренных македонскими царями».Книга Флате, по собственному признанию автора, была попыткой написать самостоятельную историю Македонии. Но в этой истории нет никаких представлений об исторических закономерностях. Все исторические явления объясняются по гегелевской философии движением мирового духа. «Темным, -- говорит автор, -- является вечное движение мирового духа по племенам людей, и непонятно, почему он строит и почему он допускает падение».
Стремясь доказать греческое происхождение македонского народа, Флате начинает греко-македонские отношения с эпохи расселения на Балканах греческих племен. В связи с этим он довольно подробно рассматривает греческие и варварские племена, обитавшие на территории Македонии, привлекая для этого, в основном, мифологический материал. Тем не менее Флате полагает, что историю Македонии можно начинать только с V века, с деятельности царя Аминты. «С царем Аминтой начинается тусклое утро македонской истории», -- писал он. Вступление Филиппа на престол он отмечал как поворотный пункт в истории Македонии. Могущество его было достигнуто, писал Флате, не хитростью и коварством, как это доказывал поддавшийся чувствам неприязни к Филиппу Демосфен, а решительной деятельностью македонского царя Победа Филиппа объяснялась лишь наличием непримиримой вражды между греческими государствами. Автор, защищая Филиппа от нападок Демосфена, критически относился к политике последнего.
В 1847 г. появилась работа О. Абеля «Македония до царя Филиппа».24) В ней дается подробное географическое описание страны и делается попытка разобраться в трудном вопросе македонского этногенеза. В противовес точке зрения Мюллера автор выдвинул основной тезис о том, что македоняне были греками.25) Для обоснования этого им приводятся доказательства языкового сходства двух народов, сходство в религии, нравах, в государственных учреждениях.26) «Различие македонян от греков, -- писал он, -- было не отличием национального происхождения, а отличием разных этапов в истории одного и того же народа...»
Переломной эпохой в истории взаимоотношений македонян с греками автор считает время Александра I, когда «уничтожается пропасть, разделявшая ранее эти два народа».
С середины XIX века как македонская история, так и греко-македонские отношения продолжали привлекать внимание и русских ученых.
Из московской школы всеобщих историков Т. Н. Грановского в 1851 г. вышла магистерская диссертация И. К. Бабста, в которой впервые исследуются причины и следствия македонских завоеваний.28)
Широко используя источники, Бабст не только описал внутреннее положение Греции, но обратился к изучению Македонии, к истории ее возвышения.
Через всю свою работу Бабст проводит мысль, что внутренняя жизнь Греции IV в. до н. э. находилась в полном упадке, выйти из которого своими силами она не могла, и что спасение ее могло придти только извне. Если бы не подоспело македонское владычество, по его мнению, «Греция погибла бы и уничтожилась сама собой, лишь силою своего внутреннего разложения». Таким образом, македонское завоевание Греции Бабст рассматривает как явление исторически необходимое, хотя вскрыть основную причину этого явления он, в силу своей классовой ограниченности, не смог. По этой же причине он не мог также понять и сущности новой эпохи в истории античного мира, эпохи эллинизма. Но сама постановка вопроса, новизна исследования и правильное разрешение ряда поставленных проблем, несомненно, были в то время большой заслугой историка.29) Работа Бабста явилась тогда значительным событием в русской исторической науке и получила признание и высокую оценку со стороны видных историков. На это исследование отозвался краткой, но очень сочувственной рецензией Грановский и солидной статьей старший ученик последнего и его товарищ по кафедре П. Н. Кудрявцев.
Отметив положительные стороны монографии, Кудрявцев развернул полемику по целому ряду принципиальных вопросов. Он резко расходился с Бабстом по вопросу о македонском завоевании Греции. В противоположность Бабсту, Кудрявцев считал македонское завоевание катастрофой и случайностью.31) По его мнению, греки не могли предвидеть катастрофы, так как она была случайной и совершилась прежде, чем они поняли всю опасность, угрожающую им со стороны Филиппа.
Кудрявцев считал, что вмешательство Македонии в греческие дела не было единственно возможным для Греции выходом. Вопреки Бабсту, он полагал, что Греция заключала в себе признаки жизненных сил, благодаря которым она могла самостоятельно объединиться, если бы возвышение Македонии не была таким неожиданным.
В то самое время, когда представители школы Грановского в Москве изучали греко-македонские отношения, в Петербурге ученики М. С. Куторги также интенсивно действовали в этом направлении.
Один из ближайших учеников и почитателей Куторги М. М. Стасюлевич в своей докторской диссертации «Ликург Афинский» разбирает эпоху македонских завоеваний с точки зрения греческих интересов.34) В ней освещается мало разработанный вопрос о деятельности оратора Ликурга, который, восстанавливая упавшие финансы Афин, был опасен для Македонии не менее, чем Демосфен. Из исследования Стасюлевичем бюджета Афин явствует, что афиняне имели еще достаточно финансовых средств для проведения в жизнь плана Демосфена.
Другой ученик Куторги Н. А. Астафьев в своем труде «Македонская игемония и ее приверженцы» пытался объяснить, как возникло македонское владычество. Изучая деятельность борющихся в Греции партийных группировок, автор указывает, что македонским завоевателям стоило многих усилий упрочить в ней свое господство.36) Но сущность этого македонского господства Астафьев совершенно не понял.37)
Из школы М. С. Куторги вышел и Ф. Ф. Соколов, научные интересы которого, в отличие от других учеников, навсегда остались в области древней истории. Соколову, в свою очередь, удалось создать школу античников, которая уже в 70--80-е гг. стала обогащать науку ценными трудами по различным вопросам греко-македонских отношений и публикаций важных эпиграфических источников на русском и иностранных языках.
Собственные статьи Ф. Ф. Соколова освещают различные стороны греко-македонской жизни. Его работы: «Договор Аминты с халкидцами фракийскими» и «Афинское постановление в честь Аристомаха Аргосского» -- до сих пор не потеряли своей ценности в смысле выяснения экономических и торговых связей македонян с их соседями.
В этот период появился трехтомный фундаментальный труд Арнольда Шеффера, в котором греко-македонские отношения сводились, главным образом, к деятельности Демосфена и его противника Филиппа. Последнему выносится слишком строгий приговор, а первому воспеваются необоснованные дифирамбы.
В работе Шеффера мы не найдем ни анализа социально-экономических причин партийной борьбы IV в. в Греции, ни анализа общественного строя Македонии.
80-е, особенно 90-е годы XIX в. -- это годы, когда капитализм превращался в загнивающий, паразитический капитализм -- империализм. В то же время конец XIX и начало XX века был периодом подъема революционного движения, подъема политического сознания рабочих масс. Как известно, эти новые исторические условия заставили буржуазных ученых пересмотреть свои взгляды на историю, искать в прошлом оправдания настоящему.
Буржуазная историография, в первую очередь, представители реакционной школы бисмарковской Германии, пересмотрели свои взгляды по вопросу греко-македонских отношений и стали возвеличивать Македонию и ее царей. В деятельности последних усматривалось историческое оправдание захватнической политики немецкого империализма. Считая движущей силой македонских завоеваний панэллинизм, проникнутые духом милитаризма, буржуазные историки стали поднимать на щит личности Филиппа и Александра, принижать Афины и их демократических вождей, отрицать прогрессивное значение афинской демократии и противопоставлять ей военизированный строй аристократической Спарты. Самым крайним и резким выразителем такого гиперкритического направления был Ю. Шварц, написавший два тома «Истории демократии».40) Эта работа, посвященная истории демократии Европы и Америки, является политическим памфлетом, отчетливо выразившим поворот буржуазной историографии в сторону реакции. Работа Шварца имеет интерес только как выступление против другой противоположной крайности, против излишнего преклонения перед Афинами, что было в свое время характерно для многих филологов и историков.41) Другие немецкие ученые в своей резкой критике афинской демократии стали называть эпоху Демосфена «республикой адвокатов» и приписывать «таким адвокатам» ограниченность ума или тщеславие и личные интересы, препятствовавшие грандиозному и спасительному замыслу панэллинского союза.
Против гиперкритики и антинаучного субъективизма европейских ученых в России выступил В. П. Бузескул, не случайно посвятивший большинство своих работ истории греческой демократии. В них он старался взглянуть на афинскую демократию объективно, изобразить ее такой, какой она была в действительности, с ее светлыми и темными сторонами, не черня и не идеализируя ее. «Только совокупность тех и других составляет, так сказать, ее физиономию, и, только обращая внимание на те и другие, можно дать верное представление о ней» В борьбе с извращениями Дункера, Шварца, Вилламовица Бузескул стремился, путем раскрытия внутренних противоречий демократии, в связи с классовой борьбой в греческих государствах, найти правильный путь к разрешению этой проблемы. Резко выступая против модернизации афинской демократии, он призывал судить о ней с точки зрения того времени, «современных ей порядков и условий тогдашнего мира».44) Но Бузескул рассматривал афинскую демократию с точки зрения историка буржуазно-либерального направления, поэтому не мог раскрыть ее рабовладельческого характера.
В конце XIX и в начале XX вв. в общих и специальных работах буржуазных ученых получает особое выражение модернизация социально-экономических отношений древности, идеализация государственных учреждений и общественных деятелей. В это время широкое распространение получает теория панэллинизма, которая в лице немецкого историка Ю. Керста приобретает своего ревностного сторонника.
В 1917 г. вышла вторым изданием двухтомная работа Керста по истории эллинизма. В ней он рассматривает историю Македонии в тесной связи с положением греческих государств, в которых, по его мнению, проявлялось «действие многочисленных разрушительных сил и разрушительных тенденций».
Основным вопросом позднейшей истории Греции, по Керсту, является вопрос об отношении между ней и Македонией: завершила ли последняя объединение Греции или она разрушила греческую свободу.
При изложении греко-македонских отношений Керст явно показывает преимущество Македонии перед ослабевшей Грецией, идеализируя македонские государственные учреждения. Основной организующей силой македонского государства Керст объявляет македонскую монархию. Она оказалась не консервативной силой, подобной замкнутому государству-городу греков, а прогрессивной исторической и даже всемирно-исторической силой. Македонская монархия, указывает Керст, была сильна потому, что имела корни в македонском народе. Македонский народ, по его мнению, был монархическим народом, самым монархическим из всех народов древности. Выдающимся представителем монархии Керст называет Филиппа, которого считает гениальным организатором, неутомимым воспитателем войска, тружеником на троне.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6
