Примерно с 1820 г. Александром стала овладевать странная апатия. Он снова заговорил о том, что снимет с себя корону и уйдет в частную жизнь. Все государственные дела постепенно сосредоточивались в руках Аракчеева. Подобострастный перед царем, он был груб со всеми, кого не боялся, кто не мог с ним посчитаться. Всеобщую ненависть к себе он сносил охотно и не без самодовольства.
Доверившись Аракчееву, Александр погубил себя в общественном мнении. В петербургском Гостином дворе купцы толковали о том, что государь забросил дела, разъезжает по Европе, тратит большие деньги, а когда бывает дома, то забавляется военными парадами.
Но не все было так просто, как казалось обывателям. Александр жил сложной и непонятной для окружающих внутренней жизнью. Он был весь словно соткан из противоречий. В нем уживались склонность к религиозному мистицизму и любовь к шагистике, откровенная леность к занятиям и всегда неутоленная жажда путешествий, заставившая его исколесить половину Европы и половину России. Во время путешествий по России он заходил и в крестьянские избы. “Сфинкс, не разгаданный до гроба” — так сказал о нем П. А. Вяземский. Казалось, правда, что в последние годы жизни Александр пытался уйти в религию, забыться на парадах и в поездках только для того, чтобы отвлечься от двух преследовавших его мыслей. Одна из них была о том, что в его царствовании уже ничего нельзя исправить, и оно не оправдывает убийства отца. Вторая— о зреющем против него самого заговоре. §4. Духовно-нравственная атмосфера после восстания декабристов С воцарением Николая I в жизнь русского общества вошла долгая “железная зима”, которую лишь в последний год Крымской войны, когда умер “незабвенный” император, сменила общественное оживление, названное тем же Тютчевым “оттепелью”. Русскому обществу пришлось встречать николаевскую “зиму”. “Былое и думы” Герцена рисуют печальную картину: “Тон общества менялся наглазно.... Никто (кроме женщин) не смел показать участия, произнести теплого слова о родных, о друзьях, которые еще вчера жали руку, но которые за ночь были взяты. Напротив являлись дикие фанатики рабства, одни из подлости, а другие хуже — бескорыстно. Одни женщины не участвовали в этом позорном отречении от близких”. Хозяйка литературного салона, образованнейшая женщина своего времени, А. П. Елагина благоговейно чтила имя Г. С. Батенькова. Сослуживец ее мужа, А. А. Елагина, Батеньков стал близок всем поколениям семьи Елагиных— Киреевских. (На следствии по делу декабристов Батеньков сказал о событиях 14 декабря: “Первый в России опыт революции политической”. ) Салон Елагиной посещали Пушкин и Вяземский, Веневитинов и Языков, Александр Тургенев и Владимир Одоевский, Чаадаев и Хомяков, Герцен и Грановский, Константин Аксаков и Юрий Самарин, Огарев и Кавелин. Авдотья Елагина переписывала и хранила сочинения Чаадаева, поощряла журнальные начинания Ивана Киреевского, сочувственно следила за успехами молодой московской профессуры. Грановский гордился ее дружбой. В тридцатые годы дом Елагиных, “республика у Красных ворот”, был средоточием умственной жизни Москвы, здесь царили свободомыслие и терпимость, повсеместно забываемые в разгар николаевской“зимы”.
В атмосфере нравственного падения ярче вырисовывались личности, воплощавшие в себе чувство достоинства и хранившие верность своим принципам. Вольнодумец, арзамасский“Асмодей”, князь П. А. Вяземский открыто сочувствовал осужденным декабристам. Князь давно слыл либералом. В 1818 г. он служил в Варшаве, ему довелось переводить тронную речь Александра I, сказанную при открытии польского сейма. Варшавская речь содержала обещание распространить “правила свободных учреждений” на Россию. Молодые “либералисты”— и Вяземский, и будущие деятели 14 декабря — поняли ее как предвестие русской конституции. И обманулись. В последние годы царствования Александра I Вяземский разуверился в конституционных намерениях царя, вышел в отставку, очутился в опале. Дружеская близость со многими декабристами не привела“Асмодея” в тайное общество, в успех заговора он не верил. В августе 1825 г. князь писал Пушкину: “Оппозиция у нас — бесплодное и пустое ремесло во всех отношениях”. [14 Русское общество 30-х годовXIX в. Мемуары современников, с. 10] В историю русской общественности Вяземский вошел как “декабрист без декабря”. Верность декабристам хранили избранные. Уделом других был путь, быстро пройденный А. В. Никитенко. 1 января 1826 г. (дата первой записи в дневнике) он проснулся в“скверном”, расположении духа: “Ужасы прошедших дней давили меня, как черная туча. Будущее представлялось мне в самом мрачном, безнадежном виде”. Никитенко жил на квартире декабриста Е. П. Оболенского, учил его младшего брата. Он желал съехать с квартиры.... В августе 1826 г. Никитенко принимал поздравления: было напечатано его студенческое рассуждение“О преодолении несчастий”. Первое произведение молодого литератора увидело свет в булгаринском “Сыне отечества”. Бывший крепостной “преодолел” несчастье 14 декабря. Никитенко тактично приспосабливался к обстоятельствам, к людям, к идеям. Ординарный ученый и второстепенный литературный критик, он был бы давно забыт, если бы не дневник. Ему он доверял затаенные мысли об общественных нравах на “Сандвичевых островах”. На страницах дневника Никитенко словно сводил счеты с режимом, которому покорился и который обрек его на молчание. Дневник— свидетельство иллюзорности расчетов николаевских идеологов на единомыслие русского общества.
После 14 декабря русское общество “обезлюдело”, в нем произошли скорые и губительные перемены. В чиновной среде процветали взяточничество и казнокрадство, и борьба с ними была попросту невозможна.
В николаевском обществе чиновники преуспевали. В повседневном укладе жизни по уровню доходов и культурным претензиям они стремились сравняться с благородным сословием. Дворянский автор“Записок москвича” (1830) ворчливо писал: “Теперь даже приказной из палаты или суда катается по Москве на рысаках и иноходцах, модном плаще, поет романсы, аккомпанирует на фортепиано и читает наизусть стихи Пушкина”. [15Русское общество 30-х годов XIX в. Мемуары современников, с. 13] Бюрократия служила твердой опорой престолу. В общественной жизни дельцы канцелярий были благонадежны, слова“общественный долг”, “служение обществу”были им непонятны. Зависимость от усмотрения начальства, отсутствие чувства чести, поддерживаемого в дворянстве, превращали их в безропотных исполнителей. Крамольные настроения среди студентов беспощадно карались, но истребить их до конца не удавалось. В 1827 г. в университете был раскрыт кружок братьев Критских; его членов признали“заговорщиками”, которые желали “сделать революцию”, и жестоко наказали. Три брата Критских и немногие их единомышленники действительно мечтали о продолжении дела декабристов, говорили о конституции, читали вольнолюбивые стихи Пушкина и Рылеева.
Надежды не были беспочвенны. Идеалы декабристов продолжали жить. В начале 1830-х годов в университете возникли кружки Я. И. Костенецкого, Н. С. Селивановского, А. И. Герцена— Н. П. Огарева, Н. В. Станкевича, “литературное общество 11 нумера”, в которое входил В. Г. Белинский. Репрессии властей не достигали цели. Сбывалось предсказание князя Вяземского о поколении, “валящем на сикурс”. [16 Там же, с. 16] Глава III §1. Николай I
Эпоха реакции, наступившая после разгрома декабристов, была неразрывно связана с личностью нового императора. )
В отличие от Александра, новый император был чужд конституционным и либеральным идеям. Это был милитарист и материалист, с презрением относившийся к духовной стороне жизни. Обстоятельства воцарения Николая были очень смутны. Сам он с горем писал брату Константину, что получил престол "ценою крови своих подданных". Дело декабристов имело для молодого государя, как и для всего государства, громадное значение. Оно оказало сильнейшее влияние на всю правительственную деятельность императора Николая и очень отразилось на общественном настроении его времени. (Поэтому-то дело декабристов пользовалось всегда большою известностью, несмотря на то, что все его подробности составляли государственную тайну). Император Николай во все свое царствование помнил "своих друзей 14-го декабря" (так он выражался о декабристах). Лично знакомый с их делом, сам участвуя в допросах и следствии, Николай имел возможность вдуматься в обстоятельства дела. Первое, что он вынес из своего знакомства с делом, было заключение о неблагонадежном настроении всего вообще дворянства. Очень большое количество людей, прикосновенных к революционным "союзам", было поголовно из дворянства. Заметив это, император Николай был склонен считать заговор сословным дворянским движением, охватившим все круги и слои дворянства. Он поэтому не доверял дворянству и подозревал дворян в стремлении к политическому господству в государстве. Править при помощи и посредстве дворянского сословия, как правила, например, Екатерина II, Николаи не хотел, страшась за полноту своей власти. Потому он постарался создать вокруг себя бюрократию и править страною посредством послушного чиновничества, без помощи дворянских учреждений и деятелей. Это ему и удалось. При императоре Николае была очень усилена централизация управления: все дела решались чиновниками в министерских канцеляриях в Петербурге, а местные сословные учреждения обратились в простые исполнительные органы для министерств.
С другой стороны, император Николай из дела декабристов убедился, что желание перемен и реформ, которое руководило декабристами, имело глубокие основания. Крепостное право на крестьян, отсутствие хорошего свода законов, пристрастие судей, произвол правителей, недостаток просвещения, словом, все то, на что жаловались декабристы, было действительным злом русской жизни. Его нужно было исправить. Покарав декабристов, император Николай понял, что правительство само должно было произвести это исправление и законным путем начать реформы. К таким реформам Николай сразу же показал свою готовность - под условием неизменности самодержавного строя, на который покушались декабристы. Поэтому в начале правления императора Николая мы видим оживленную правительственную работу, направленную на улучшение администрации, суда и финансов и на улучшение быта крепостных людей.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7
