Ни политика, ни законы советского государства, ничто не оправдывает то, что произошло в Туле за этот 1938 год. Тысячи арестов за один-два месяца, из которых очень небольшой процент арестов по законам, по существу. В массы просачиваются сведения, слухи, факты, которые только создают вредные настроения и недоверие. Даже в партийных рядах есть много осторожных разговоров о перегибах, о неверии в то, что справедливо судят и ссылают людей. После того, как распространились в массах слухи о снятии и аресте начальника управления НКВД и снятии бывшего наркома НКВД и аресте по другим городам представителей власти, стали говорить открыто о том, что тысячи невинных людей томятся в тюрьмах и в ссылке...
О том, что творилось в застенках НКВД, в тюрьмах и лагерях нам сегодня известно гораздо больше, ибо в то время многое было скрыто завесой тайны и неведомо рядовым гражданам, и эти отрывки мало что добавляют к общей картине. Они интересны с точки зрения того, какая часть информации доходила до общества и как она воспринималась в массовом сознании. Известно, что и много позже «ежовщина» оставалась в народной памяти как нечто абсурдное, зловещее и ужасное. Естественно, вставал вопрос, кто виноват? Первая реакция - работники НКВД, творящие произвол и беззаконие:
Обратите серьезное внимание на провинциальные органы НКВД, так как провинция всегда умела перегибать постановления партии и правительства, вот так и получилось у нас в провинции...
Неужели до Вас еще не дошли все те ужасы, которые творятся у нас в провинциальных городах, где в буквальном смысле слова творятся ужасы, что даже не верится, что мы живем в «стране радостей». Ведь мы живем в счастливое время, а между тем нашими НКВД творятся форменным образом безобразия...
Товарищи, вы лучше обратите внимание, что делается в наших НКВД и проверьте не втерся ли туда враг народа или не укрылся ли так кулак, который делает там всякие гадости с целью подрыва советской власти...
Итак, снова «враги народа», на сей раз проникшие в НКВД. Обращает внимание то, что существование изменников и врагов народа не ставится под сомнение. Более того, из самого Ежова «лепится» образ «врага». Этот мотив часто повторяется во многих письмах и откликах:
Как рядовой гражданин СССР не могу не откликнуться на устранение Ежова от руководства НКВД - событие немалой важности. Призванный к работе, чтобы вскрыть предателей и изменников и очистить страну от вражеских элементов, он сам навредил столько, сколько быть может все предатели и изменники вместе взятые...
Со слов десятков и сотен тысяч невинных людей - Ежов просмотрел настоящих шпионов и диверсантов. У нас еще не прекратились пожары и взрывы на предприятиях, которые несомненно организуются диверсантами. Наивно думать, что страна полностью от них очищена. Но Ежов специализировал своих сотрудников на то, чтобы брать мирных граждан из постели, а настоящих диверсантов ловить разучились...
Любопытный отрывок из одного из писем, который показывает, какую роль играли в обществе так называемые «открытые процессы», где вроде бы все было ясно, и как реагировали люди, когда маховик репрессий затрагивал их непосредственно:
Пишу от имени сотен женщин, которые пролили потоки слез, которые называют советскую тюрьму «стеною слез», где молодые следователи, чтобы пробить себе дорогу и проявить, якобы, свою бдительность, издеваются над арестованными... мы, женщины Советского Союза, требуем от власти, чтобы наших мужей судили открытым судом, чтобы мы знали, что наши мужья действительно враги народа и мы тогда сумеем вырвать их из своих сердец и порвать с ними навеки... Ведь когда-то промпартию и троцкистско-бухаринскую партию судили открытым судом, ведь была возможность прямо назвать их: гады, мерзавцы, подлецы, так вам и надо, не покушайтесь на нашу родную страну. А наших бедных мужей стали судить тайно, чтобы никто не знал...
Документов такого рода в наших архивах скопилось огромное количество. Они, пожалуй, наиболее ярко свидетельствуют о противоречиях и коллизиях массового сознания этого времени, о том, почему надо было «спустить пар», устранив Ежова. Удаленный от дел, он пишет письма в ЦК, Сталину, пытаясь оправдаться, представить себя верным сыном партии, добросовестно исполнявшим все ее руководящие указания и директивы. Однако это не спасло его от ареста. Несколько позже он был расстрелян вместе с плеядой своих связанных круговой порукой подчиненных.
Хотелось бы высказать следующие наблюдения о сущности «ежовщины» как социального явления. Очевидно, что развернутая руководством кампания быстро вышла из под контроля и захлестнула общество. Досталось, как говорят, «всем сестрам по серьгам». Яростная и безжалостная машина репрессий в обстановке массового психоза и истерии била зачастую, не разбирая правого и виноватого, оставляя кровавые следы во всех общественных слоях.
Что же заставляло людей поддерживать этот чудовищный конвейер и даже жаждать крови? Объяснение следует искать не только в системе власти и механизмах манипулирования массовым сознанием. Общество оказалось подготовленным к восприятию подобных явлений. В нем не было к тому времени ни одной устойчивой социальной группы. Оно почти сплошь состояло из людей, потерявших связи со старой социальной средой, утративших прежние нравственные и моральные ориентиры, определяемых по пословице «ни в городе Богдан, ни в селе Селифан». Такие люди представляют собой благодатную почву, на которой могут прорасти любые семена. Отсутствие правдивой информации и усиленное внедрение в массовое сознание неких стереотипов и стандартов поведения сопровождались таинственностью и неизвестностью происходившего наверху. Срабатывали примитивные штампы вроде «нет дыма без огня», «зря у нас не сажают», вносившие свою лепту в натужный и поддельный энтузиазм в кампании по выявлению и разоблачению врагов народа, граничивший с кликушеством. Немалую роль играли, как выясняется сегодня, и шкурные интересы, стремление продвинуться по службе и занять должность оклеветанного, получить какие-то выгоды, занять, например, освобождаемую жилплощадь и пр. В какой-то мере «ежовщину», вслед за рядом автором, можно считать порождением «общества разрушенных традиционных структур». Это разрушение происходило в стране, начиная с 1929 г., под знаменем форсированного строительства социализма или «социалистического наступления». Нужно было время, чтобы новые социальные группы, возникающие в этом процессе начали осознавать истинные свои интересы. «Ежовщина», без сомнения, имела свою социальную подоплеку.
Многие ученые и у нас, и на Западе придерживаются убеждения, что формирующаяся сталинская номенклатура была действенным и послушным орудием вождя, монолитной, сплоченной социальной группой, и в этом смысле - органической составной частью тоталитарного режима. Именно ее руками, в первую очередь, осуществлялись массовые репрессии против ее врагов, действительных и мнимых. Интересно, что в данном случае те, кто трактует советское общество 1930-х годов как общество сторонники тоталитарной модели почти смыкаются с адептами «Краткого курса ВКП(б)», которые говорили, что стране в то тяжелое время необходима была монолитная сплоченная партия, способная руководить отсталой крестьянской страной, обеспечивать эффективность малообразованного и неподготовленного управленческого аппарата. Именно их стараниями партия изображалась как действенная мощная сила, сумевшая привести общество к победе социализма, разбить, подавить, уничтожить всех своих врагов.
Однако внимательное изучение документов показывает, что ВКП(б) в 1930-е гг. представляла из себя плохо организованный неуклюжий политический организм. В партии существовали и возникали постоянные конфликты, если не по политическим, то по личным мотивам, а обстановка подвела к возможности физического устранения соперников.
Огромные размеры страны, плохая связь между ее отдельными частями, низкий пока еще уровень культуры и образованности населения, нужда в подготовленных кадрах входили в противоречие с целями, которые провозглашались. Чтобы обеспечить эффективность управления на местах и претворение в жизнь намеченных планов, надо было наделить местных руководителей маломальскими полномочиями, как того требовала логика командно-административной системы, а не сноситься по каждому пустяку с центром. Необходимая власть концентрировалась в руках местных партийных секретарей. Но, поступая подобным образом, руководство страны вынуждено было поступаться частью своих прав, что было отнюдь небезопасно для основ складывающейся централизованной системы. Не были случайными установки на контроль снизу, ответственность перед массами и призывы к критике и самокритике, бдительности, выявлению «врагов народа», антибюрократические настроения. Ирония заключалась в том, что активное насаждение и внедрение этих идей, направленных вроде бы на улучшение работы аппарата, разрушали даже тот минимальный уровень порядка и дисциплины, которые существовали внутри партии. Руководители всех уровней становились уязвимыми для атаки на них и сверху, и снизу. Но и рядовые члены партии не могли чувствовать себя в безопасности, по мере того как разгоралась кампания и настраивала людей друг против друга. С этой точки зрения «ежовщина» представляла собой радикальную и истерическую реакцию на рост бюрократизма, некомпетентность и другие огрехи созданной системы. В волнах развязанных репрессий смешалось многое: хаос в управлении, волокита, бестолковость, ненависть к начальникам, допускающим злоупотребления и произвол, наивные надежды на то, что суровыми мерами можно радикально исправить ситуацию.
Несомненно, что сталинское руководство пыталось дирижировать кампанией, но на практике ему пришлось убедиться в том, что гораздо легче ее развязать, чем направить в нужное русло. Непрерывные искажения в цепи команд, спускаемых сверху и доходивших до нижних звеньев в весьма усеченном и деформированном виде, усугубляли хаос и дезорганизацию. Это одна из причин широкого размаха репрессий на местах.
Выдвижение новых кадров также сказывалось на росте напряженности в обществе, на столкновение интересов новых и старых поколений руководителей, прежних выдвиженцев и новой поросли специалистов, подготовленных в советских вузах. За каждыми из этих групп стояли свои социальные и политические силы, получавшие выигрыш в случае того или иного поворота в линии руководства.
Очень часто власть на местах была в руках малообразованной и неотесанной администрации, которая, несмотря на все ее потуги, не могла соответствовать поставленным перед нею задачам. По сути это были местные «князьки», умеющие в основном кричать, разносить и арестовывать, в то время как проблемы оставались нерешенными, создавая богатую пищу для критики в духе осуществляемой кампании. Каждый, кто, так или иначе, пострадал от произвола и бюрократизма, как бы получал возможность свести свои счеты.
В свете сказанного нужно рассматривать вопрос о сопротивлении «ежовщине», который иногда поднимается в печати. Безусловно, что даже в обстановке массовых репрессий в обществе существовали антисоветские и антисталинские настроения, была масса недовольных. Об этом имеются достаточно многочисленные свидетельства. И все же, видимо, не стоит преувеличивать масштабы этого сопротивления. Режим имел свои социальные подпорки, достаточно укоренился и большинство людей было искренне предано ему, готово было его защищать. Он отождествлялся с революцией, с идеалами социализма и советской государственностью. Это позволяет понять, почему даже многие подвергавшиеся репрессиям люди сохраняли верность существующему строю, рассматривали свою судьбу всего лишь как печальное недоразумение.
Были и такие, особенно среди старой революционной гвардии, которые понимали, что происходит нечто противоестественное, но не пытались бороться против этого, превращаясь в мумии революционного прошлого. Фанатическая преданность революционным идеям стала для многих единственным светлым пятном в биографии. Во имя этих идей они готовы были оправдывать беззакония, унижения, пытки, тем более что сами были не безгрешны, не раз запуская в дело методы, усвоенные еще со времен «военного коммунизма», убежденные, что великая цель оправдывает средства ее достижения. Достаточно было подчас, чтобы их мучители произносили пару фраз из их же собственного революционного лексикона, и они делали то, что им подскажут, если того якобы требуют высшие интересы партии. Таких фактов было достаточно много, и они вносят дополнительный штрих в понимание специфики такого феномена, как «ежовщина».
Главный итог этой кампании состоит в том, что она осталась незаживающей болезненной раной на теле советского советского социализма, поводом для его дискредитации и одним из факторов его разрушения.
Страницы: 1, 2, 3
