Все продолжали раболепствовать перед Потемкиным и со всем тем глубокая печаль не покидала его: он скучал почестями, ласками; был недоволен всеми, даже самим собою; жаловался приближенным на боль зуба, говорил, что выедет из С. Петербурга тогда только, как выдернет оный и, предаваясь горестным предчувствиям, устраивал в своем Таврическом дворце блистательный праздник для Екатерины. Особливое внимание заслуживали две огромные залы, отделенные одна от другой восемнадцатью колоннами. Первая из них назначена была для танцев: колоссальные столбы в два ряда окружали оную; между ними находились ложи, убранные гирляндами и внутри богатыми штофами; на своде висели огромные шары, служившие вместо люстр; блеск их отражался в бесчисленных зеркалах; вазы каррарского мрамора необыкновенной величины, и печи из лазуревого камня украшали эту залу. В другой находился зимний сад, наполненный лавровыми, померанцевыми и миртовыми деревьями; песчаные излучистые дорожки, зеленые холмы и прозрачные водоемы, в которых резвились золотые и серебристые рыбы; приятный запах растений; восхитительное пение птиц; грот, убранный зеркалами с мраморною купальней внутри; возвышавшийся на ступенях сквозной алтарь с восемью колоннами, поддерживающими свод его; яшмовые чаши, лампады, венки и цепи из цветов, украшавшие оный; поставленная среди колонн на порфировом подножии с златой надписью: "Матери Отечества и мне премилосердой", статуя Императрицы из пароского мрамора; лабиринт, окружавший алтарь с жертвенниками благодарности и усердия, истуканами славных мужей в древности, драгоценными сосудами, и на зеленом лугу высокая пирамида, обделанная в злато, с граненными цепочками и венцами, из разных прозрачных каменьев, с лучезарным именем Екатерины: все это напоминало о волшебных замках, изумляя взоры прелестным соединением разных климатов и времен года.
На этот праздник были приглашены князем Таврическим (28 апреля) три тысячи особ обоего пола. Все были в маскарадных платьях. Потемкин явился в алом кафтане и богатой длинной епанче из черных кружев. Одежда его блистала драгоценными каменьями, а на шляпе было их столько, что один адъютант нес оную. После шести часов прибыл туда Двор. Когда карета Императрицы подъехала к крыльцу, раздалось в воздухе: "Ура!", загремели трубы на амфитеатре, построенном против дворца, и начался народный праздник [13]. Потемкин и все гости его встретили Государыню со знаками глубочайшего почтения и преданности. Вступив в залу, Екатерина взошла на приготовленное для нее место, окруженное прозрачными картинами и надписями. Все собрание рассеялось под колоннами и в ложах. Торжественные звуки музыки вокальной и инструментальной [14] разнеслись под сводами залы. Двадцать четыре пары знатнейших дам и кавалеров начали танцевать балет, изобретенный самим хозяином. Великие князья Александр и Константин Павловичи своим участием придали более блеска этой прелестной труппе. Танцевавшие были в белых платьях, украшенных бриллиантами на десять миллионов рублей. В конце балета явился славный Ле-Пик. Императрица удалилась потом в другую залу, где богатые ковры и гобелены обратили внимание посетителей. В ближней комнате стоял искусственный золотой слон, на котором висели жемчужные бахромы и множество было алмазов, изумрудов и рубинов. Он ворочал хоботом и сидевший на нем персиянин, великолепно одетый, ударил в колокол. Тогда Потемкин повел высоких своих посетителей и прочих гостей в театр. Занавес поднялся: явилось лучезарное солнце, в середине которого в зеленых лаврах сияло вензловое имя Екатерины II-й. Поселяне и поселянки, воздевая руки к благотворному светилу, показывали движениями усерднейшие свои чувствования. За этим следовала комедия, а после оной балет, представлявший смирнского купца, торгующего невольниками всех народов между которыми не было, однако же, ни одного русского. Из театра собрание возвратилось в большую залу и зимний сад: сто тысяч огней освещали внутренность дома. Карнизы, окна, простенки были усыпаны кристальными шарами, наполненными воском. Огромные люстры и фонари умножали блеск. Везде сверкали яркие звезды или прекрасные радуги из рубинов, изумрудов, яхонтов и топазов. Бесчисленные зеркала и хрустальные пирамиды отражали это волшебное зрелище. "Ужели мы там, где и прежде были?" - спросила Императрица Потемкина с удивлением. Между тем на хорах, украшенных драгоценными китайскими сосудами и двумя позолоченными органами, заиграли польский с громом литавр, пением и пушечными выстрелами:
" Гром победы раздавайся!
Веселися, храбрый Росс!
Звучной славой украшайся:
Магомета ты потрёс.
Славься сим, Екатерина!
Славься, нежная к нам мать!
Воды быстрые Дуная
Уж в руках теперь у нас;
Храбрость россов почитая,
Тавр под нами и Кавказ.
Славься, нежная к нам мать! и проч. [15] "
Во время бала Государыня играла в карты с великою княгинею Марией Федоровной. Музыка, танцы, пляски (в том числе русские и малороссийские), качели, находившиеся внутри покоев, и разные другие увеселения занимали гостей. В наружном саду, наполненном толпами любопытного народа, зажжены увеселительные огни; пруды были покрыты флотилиею, прекрасно иллюминованною; рощи и аллеи испещрены также фонарями. Голоса песенников и звуки рогов раздавались между деревьями. По данному от хозяина знаку вдруг исчез театр, а на месте его, и еще в нескольких комнатах, явились для шестисот особ накрытые столы. Они расположены были таким образом, что взоры всех обращались к лицу Государыни. Прочие гости ужинали стоя, для чего расставлено у стен множество столов. В конце залы, на самой высоте, сияли стеклянные разноогненные сосуды. Сервиз был золотой и серебряный. Кушанья и напитки соответствовали великолепному убранству дворца, богатой одежде служителей. Потемкин сам служил Императрице; но она пригласила его сесть. После ужина бал продолжался до утра. Государыня с августейшею фамилией уехала в одиннадцать часов. Никто не помнил, чтобы она пробыла где-нибудь на бале так долго. Казалось, Екатерина удалением своим боялясь нарушить блаженство хозяина. Когда она выходила уже из залы, вдруг раздалось нежное пение с тихим звуком органов, нисшедшее с хоров, которые закрыты были разноцветными стеклянными сосудами, озаренными ярким огнем. Все безмолвствовали и внимали приятной гармонии:
"Царство здесь удовольствий;
Владычество щедрот твоих;
Здесь вода, земля и воздух
Дышет все твоей душой;
Лишь твоим я благом
И живу и счастлив.
Что в богатстве и честях?
Что в великости моей,
Если мысль, тебя не зреть,
Дух ввергает в ужас.
Стой и не лети, ты, время!
И благ наших не лишай.
Жизнь наша путь есть печалей:
Пусть в ней цветут цветы" [16].
Императрица изъявила признательность свою Потемкину, который с благоговением пал на колена перед нею, схватил ее руку, оросил оную слезами, несколько минут держал с особенным душевным умилением...
Так удивлял Потемкин своим великолепием жителей берегов Невы; между тем берега Дуная обагрялись кровью христиан и оттоманов. Он откладывал отъезд в армию, жертвовал славой своею и без пользы терял только время. Уже Репнин разбил на голову 28 июня при Мачине верховного визиря Юсуф-пашу, подписал с турецкими полномочными 31 июля предварительные мирные статьи, как наконец прибыл в Галац князь Таврический. В досаде на храброго полководца, похитившего у него победу, Потемкин уничтожил постановленный им договор, считая оный несоответственным достоинству империи. Предписывая тягостные условия Турции, он готовился к новой брани, в то время как смерть невидимо носилась над главою его и предвестники ее, изнурение сил, тоска увеличивали душевные страдания! В Галаце скончался принц Виртембергский: выходя 12 августа из церкви, расстроенный, огорченный Потемкин сел вместо своих дрожек на дроги, приготовленные для мертвого тела... В Яссах постигла его лихорадка: искусство медиков Тимана и Массота осталось недействительным. Потемкин, своенравный, привыкший к роскошным обедам, давал пищу своей болезни. Между тем деятельность его не ослабевала: он продолжал вести обширную переписку; курьеры летали во все концы Европы чаще обыкновенного; польские вельможи, недовольные новыми переменами, последовавшими в их отечестве и бояре молдавские искали его покровительства. Но внутренняя скорбь не давала ему покоя; он чувствовал приближение своей кончины; приобщился св. тайн 19 августа и 27 сентября [17]; простился с окружавшими одр его и через несколько дней, изъявил желание выехать из Ясс, говоря: "По крайней мере умру в моем Николаеве".
4 октября 1791 г. в 8 часу утра положили Потемкина в коляску. Он отъехал в тот день не более двадцати пяти верст; был довольно весел; утешал себя мыслью, что оставил гроб свой [18]. Наступила ночь: болезнь усилилась. Потемкин беспрестанно спрашивал: "Скоро ли рассветет?" В шесть часов (5 октября) велел вынести себя в коляску; повезли далее: смертельная тоска продолжала его беспокоить; он приказывал останавливаться, вопрошал: "Нет ли вблизи деревни?" - велел ехать скорее и на тридцать восьмой версте от Ясс в двенадцатом часу по полуночи при усилившемся мучительном беспокойстве и томлении, произнес слабым голосом: "Будет. Теперь некуда ехать: я умираю. Выньте меня из коляски, хочу умереть на поле". Исполнили волю его: положили умиравшего на разостланный плащ близ дороги. Здесь лежал он три четверти часа, обращая умилительный взгляд попеременно на небо и на предстоявших и в двенадцать часов тихо опочил на руках любимой своей племянницы, графини Браницкой, в силе мужества, имея только пятьдесят пять лет от роду [19]. Ночью повезли его обратно в Яссы в том самом экипаже, окруженном факелами.
Екатерина оплакала кончину Потемкина, повелела в день мирного торжества с Портою Оттоманской (1793 г.): "В память его заготовить грамоту с прописанием в оной завоеванных им крепостей в прошедшую войну и разных сухопутных и морских побед, войсками его одержанных; грамоту сию хранить в Соборной церкви града Херсона, где соорудить мраморный памятник Таврическому, а в арсенале тогож града поместить его изображение и в честь ему выбить медаль".
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15