В 1975 г. в РСФСР работали: 42 музыкальных театра, 24 симфонических оркестра,; 8 оркестров народных инструментов и других оркестров, 19 профессиональных хоровых коллективов. Подготовкой музыкальных кадров занимались 13 консерваторий, 114 музыкальных училищ; 10 училищ искусств, 2 хоровых училища; в средних специальных школ, около 3000 детских музыкальных школ. В 1960 г. был организован Союз композиторов РСФСР. В города РСФСР проводились многочисленные музыкальные фестивали («Московские звезды» и «Русская зима» - в Москве и «Белые ночи» - в Ленинграде) и музыкальные конкурсы.
Особое место в системе распространения духовных ценностей занимала культурно-массовая просветительская работа, получившая широкие масштабы. Но и здесь нерешенных пробел было много: задачи перестройки подготовки руководителей художественной самодеятельности; была необходима экономическая поддержка, так как не все, например, народные театры могли функционировать из-за отсутствия помещений. Литератор Л.Ю. Гуревич, автор работ о художниках ленинградского андеграунда,42 в свое работе «Неофициальные художники 70-х: время натиска» писала:
«Клише «эпоха застоя» малопригодно для среды неофициального искусства - для нее это было скорее время «бури и натиска». Для художников 70-е гг. - это пик: в 70-е художник-нонконформист так же популярен, как поэт в 60-е. В начале 70-х среда неофициально культуры окончательно стала единым целым: в ней каждый знал о каждом. Само существование этой среды предоставило выбор: имелось некое инобытие, еще один мир, куда можно было уйти из царства совдепа. Этот мир не был зазеркальем, миром перевернутым, миром наоборот, но, как это сейчас очевидно, это был, по отношению к обществу в целом, - мир будущего. Там происходило почти все то, что общество в целом переживет в 1986 г. Там началось с «гласности» - с внимания западных журналистов к этапам подготовки выставки в ДК им. Газа в Ленинграде».43
Рок-н-ролл, начавший распространяться в начале 60-х гг., постепенно стал, моделью молодежной музыки 70-80-х гг. и не отождествлял себя с официальным искусством. Песни, создаваемые рок-группами, носили ярко выраженный социальный характер «Машина времени», «Аквариум», «ДДТ» и др. считали себя наследниками городского фольклора. Петр Мамонов («Звуки Му») на одном из полуофициальных фестивалей заявлял:
«Мы идем от скоморохов, русской ярмарки, где была толчея, было смешно и весело, и обязательно была какая-то сатира на то, что происходит вокруг».44
Главным условием этой музыки стал уход в свой мир, который противопоставлялся нормированному начальством, лицемерному миру.
Рок как культура андеграунда стремился преодолеть нормативность официальность культуры. Ужесточение контроля со стороны власти только усиливало иронию в текстах песен и скоморошничество в исполнения.
В 70-80-е гг., когда возможности для авторской песни, джаза и рок-н-ролла были ограничены, часть их функций приняла на себя эстрада. Эстрада становилась официальной сценой культуры позднего советского общества. Эстрада чутко улавливала специфику социокультурной ситуации.
Один из самых известных актеров-сатириков 70-х гг. - А.И. Райкин создает галерею образов масок, с помощью которых воплощает реалии, которые в официально трактовались в ином свете. Это белое «золотое время» для сатириков эстрады. Выступления А.И. Райкина, позже М.М. Жванецкого, А.А. Иванова, Р.Карцева и В.Ильченко, Г.Хазанова, Е.Петросяна собирали полные залы. На телевидении процветали юмористические передачи.
Официальное и неофициальное пространство культуры приобрело новые очертания, отличные от предыдущих лет.
«Бетонный идол» идеи еще существовал, но уже дал много трещин и не мог требовать столько жертв, сколько требовал прежде. Время «застоя» перешло от двоемыслия и двоедушия к «двоемирию» культуры.
Официальная культура теряла свои позиции. Неофициальное поле культуры расширилось и укрепляло свои позиции за счет андеграунда, диссидентства, (инакомыслия, основанного на несогласии с господствующей идеологией, существующим строем, в диссидентстве обычно сочетается культурное и политическое содержание).
Ситуация распада советской культуры продолжалось. Расхождения культуры и власти стало более заметным после того, как стало ясно, что «оттепель» закончилась. Очередной запрет на свободу породил диссидентство как форму духовного протеста.
Поэт Вознесенский писал о трудной ситуации, создавшейся в 70-е годы, о том, что поэты уходят в дворники и в истопники. Появляется много людей, которые принципиально не хотят идти в общей упряжке, выбирают полную свободу от официальной культуры. Они не читают газет, не смотрят телевизор, но зато им доступны свежие видеофильмы и западные журналы, старые книги и современные рок-ансамбли; они формируют свое альтернативное культурное пространство, со временем сформировавшееся и выразившееся в инакомыслии, а затем и в диссидентстве. К диссидентству относилось издание «самиздатовской литературы, например журнала «Синтаксис» (редактор - поэт Е.Гинсбург, осужденный в 1960 г.), деятельность «антисоветчиков первого поколения диссидентов - Б.Гананскова, Б.Буковского, Э.Кузнецова и др.
Диссидентство имело ряд специфических черт. Во-первых, оно создало новую социокультурную и политическую ситуацию в открытом поединке с системой, а не только с ее крайностями. Во-вторых, диссидентство отказалось от идеализации культуры 20-х, близко подошло к их объемной оценке, преодолевая романтизм «шестидесятников». В-третьих, диссидентство активно политизировало катакомбную культуру, придало ей статус «главной», «гонимой», сделало ее известной на Западе. В этом были свои «плюсы» и минусы: Запад не знал и нашей культуры «в тени» официоз, которая оставалась негромкой, человечной, традиционно русской, лишенной политизированной шумихи и полускандальной славы. Критерием диссидентства стало отрицание, разоблачение, непринятие, перечеркивание всего, что и в сложные годы семидесятилетий спокойно и твердо было традицией русской идеи и культуры. Диссидентская «пена» сыграла дурную роль в обновленческих процессах и в 80-х. Уроки культурного диссидентства 60-х показали, что одно отрицание вне национальной традиции и идеи не может быть позитивным, а способно активизировать люмпенско-маршнальные представления о культуре инакомыслия в целом. Культура диссидентов создала особый социальный тип «шестидесятников». Один из них, поэт Б.Окуджава пишет о своем поколении, что оно баррикад не строило, бомб не бросало, оно выполнило свою задачу - разбудило общество, заставило его думать. За уходящей оттепелью начиналось время мучительных испытаний и проверок шестидесятников - совестью, долгом, чувством Родины, пониманием народных нужд. Не все это выдержали, наступал фарсовый и трагический последний акт тоталитарной драмы брежневского застоя. Помпезные собрания на высшем уровне, которые так любил Брежнев, сочетались с тайным усилением репрессий и борьбы с инакомыслием. Развернувшееся в 70-е годы диссидентское движение имело две стороны: 1) выезд за рубеж части граждан (эмигранты) и 2) попытки индивидуальной борьбы против тоталитарного режима (диссиденты). Если эмиграция в целом завершалась успешно, то представители второго направления, как правило, попадали в тюрьмы, психбольницы и только в лучшем случае высылались за рубеж. Мощным толчком к повороту «верхов» вправо стали события 1968 г. в Чехословакии, которые внутри страны СССР обернулись «закручиванием гаек» в идеологии и культуре, преследованиями диссидентов, проработками и усилением догматических тенденций в общественных науках, изменениям всей общественно-политической атмосферы в стране.
И как начало «оттепелей» было связано с искусством, так и их окончание связано с социокультурными реальностями: процесс над А.Синявским и Ю.Даниэлем (февраль 1966 г.) означал новую фразу неототалитаризма брежневского застоя.
Конец 60-х, все 70-е и начало 80-х годов ознаменовались у нас в стране широкой компанией по борьбе с так называемыми диссидентами или «узниками совести», чьи высказывания объявлялись клеветой на советский общественный строй. Для усмирения инакомыслящих использовались психиатрические больницы, куда направляли совершенно здоровых людей. Историк Р.Медведев долго ходил в тунеядцах и диссидентах. Его работу над книгой «Перед судом истории» Ю.В. Андропов в бытность свою секретарем ЦК КПСС посоветовал продолжать. Однако, став вскоре председателем КГБ предупредил, чтоб он свое исследование продолжал, но не издавал рукопись за рубежом. Медведев не внял совету, и свой первый большой труд, посвященный Сталину и сталинщине, издал в США, после чего «был исключен из партии за «клевету на советский общественный строй».45
Итак, в очередной период запретов на свободу «родилось» диссидентство. Инакомыслие всегда существовало в обществе, но в эпоху тотального государственного контроля перешло из сферы культуры в политическую сферу. Новые «культурные герои», представлявшие невостребованные образцы поведения в позднесоветском обществе, продолжали давние традиции интеллигентного фрондерства. Культура снова делала «заявку на человека» как естественный «мотор культуры». Не имея возможности реализовать ее в действительности, культура уже не впервые вместо гражданина личности производила оппозиционера власти.
Многие литераторы, ученые, художники, скульпторы, объявленные властью диссидентами, были едины лишь в одном - в праве на инакомыслие, свободу творческого самовыражения. Они не считали себя политическими борцами и нередко пополняли ряды новой интеллектуальной эмиграции. За границей они, как правило, оказывались против собственной воли. Главная причина, вынуждавшая многих уехать за границу, состояла в том внутреннем расхождении с советским мировоззрением, которое делало несовместимым жизнь и творчество.
Э.И. Неизвестный (скульптор?) в статье «Катакомбная культура» писал:
«Иногда меня называют диссидентом. На это я обычно отвечаю, что я - не диссидент. Я не диссидент в том смысле, что у меня не было никаких предложений, как переделать советскую власть… В СССР я мог делать большие официальные вещи, использовать свои формальные приемы, но не мог делать того, что хотел».46
А.Д. Синявский в статье «Диссидентство как личный опыт» (1982) отмечал, что его диссидентство состояло только в писательстве. Занятие литературой в СССР он называл «рискованным и подчас гибельным делом», ибо писатель, совмещающий литературу с жизненным благополучием, очень часто в советских условиях перестает быть настоящим писателем. Литераторы, приходившие на смену «шестидесятникам», продолжали отстаивать право на самовыражение. Наверное, поэтому они не хотели считать себя андеграундом.
Осенью 1978 г. молодые литераторы Москвы и Ленинграда объединились для издания альманаха «Метрополь». В.П. Аксенов, Б.А.Ахмадулина, А.Г.Битов, Ф.А. Искандер и др. - более 20 талантливых литераторов и публицистов разных эстетических взглядов решили бросить вызов эстетическим принципам социалистического реализма, серости и тоске литературной жизни 70-х гг.
По воспоминаниям В.П. Аксенова, это был «яркий литературный союз, вдохновляемый общей идеей. Это был клуб литературного маскарада, озорства и вдохновения».47
Многих из тех, кто был обвинен в идеологической диверсии против советской литературы, стали вытеснять за границу.
Но и там диссидентская литература не готовила политических рецептов уничтожения советского строя (в чем ее часто обвиняли). В лучших образцах этой литературы был заложен потенциал интеллектуального, духовного и нравственного сопротивления тоталитаризму. В этом состояла главная причина жесткого преследования диссидентства со стороны власти. Культурное расхождение перешло в область политики. Ситуация неприятия, необходимость сопротивления давлению негативно сказалась и на мировоззрении самих литературных кругов «диссидентского направления».
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17
