Таким образом, политический портрет Михаила Александровича Бакунина сложен, история его складывания насыщена яркими событиями эпохи, а идеи теоретика анархизма уникальны.
Глава I. Теоретические взгляды М.А. Бакунина
Неординарная личность М.А.Бакунина, его удивительная история жизни, оригинальная философия не могут не привлекать исследователей, как в нашей стране, так и за рубежом.
Несмотря на богатство современной отечественной литературы, непосредственно относящейся к анализу философии Михаила Александровича, многие труды имеют недостатки, один из которых - некомпетентность в вопросе зарубежной историографии. Естественно, что такие работы не могут претендовать на роль объективных исследований проблем бакуниноведения. Обращение к научным традициям зарубежных авторов имеет значение по ряду причин. Во-первых, теоретические построения западных ученых не находились под влиянием марксистско-ленинской идеологии, что позволяло им открыто выражать свою точку зрения. Во-вторых, основная источниковая база, находящаяся в Европе, дает зарубежным исследователям возможность к более пристальному и объективному изучению философии Бакунина. В-третьих, следует признать, что русский дворянин Бакунин отчасти является интернациональным философом, т.к. все его главные философские труды написаны в Европе, под воздействием происходящих там социально-политических событий, и рассчитаны преимущественно на европейскую аудиторию. Разумеется, и атмосфера, в которой действовал Михаил Александрович, оказывала на него влияние, поэтому, чтобы заниматься изучением творчества этого мыслителя, понять его ход мыслей необходимо или думать по-европейски, или, во всяком случае, владеть теоретическими достижениями зарубежных авторов.
В связи с этим представляется актуальным проанализировать воззрения современных западных исследователей по проблемам философии М. А. Бакунина. Наиболее популярной темой для современных зарубежных исследователей является полемика Бакунина с Марксом. Так Фредерик Коплстон признает, что конфликт между ними носил личностный характер. В 1868 в Женеве Бакунин вступил в I Интернационал, организацию Маркса и Энгельса, но вместе с тем он организовывал международное анархическое движение, активно вербовал своих сторонников в созданную им тайную организацию «Международный альянс социалистической демократии», которая, по его замыслу, должна была играть роль революционного авангарда внутри Интернационала. В результате вспыхнул конфликт между Марксом и Бакуниным. Его причины коренились как в личной антипатии двух этих вождей, так и в теоретических расхождениях. Итогом этой борьбы, как мы знаем, стало исключение в 1872 году Бакунина из Интернационала на Гаагском конгрессе в результате интриги, затеянной Марксом.
Эйлин Келли, попытавшаяся создать в своей работе "Михаил Бакунин. Исследование психологии и политики утопистов" психологические портреты обоих мыслителей, добавляет, что "…несовместимость темпераментов… мешала тесным отношениям между ними". К другим причинам антипатии она относит национальные предрассудки философов и ревность Бакунина по отношению к Марксу из-за личных амбиций.
В целом для западных исследователей характерны попытки, опираясь на психологические особенности личности, объяснить мысли, действия предпочтения и стремления человека. В науке этот подход получил название "персоналистский метод". Применительно к Бакунину эта схема была использована в работах таких авторов, как Э. Келли, Д. Миллер, С. Лебер, Ф. Коплстон, Д. Морланд. Так, например, увлечение секретными обществами Келли объясняет тем, что Бакунин любил загадочность и мистификацию и имел манию к кодам, которые он использовал для своей конспиративной переписки. Д. Миллер отмечает, что революция соответствовала темпераменту Бакунина, С. Лебер красноречиво подтверждает его слова: "Бакунин больше ценит огонь разрушения, жаркую фазу революции, и гораздо меньше - механическую, холодную, систематично просчитанную деструкцию", как Маркс.
Не отрицая роли психологических, субъективных обстоятельств взаимной неприязни двух великих людей, необходимо остановиться на философских проблемах их размежевания. В противоположность Марксу, Бакунин заслужил в основном репутацию скорее активиста, чем теоретика восстания, за нежелание принимать участие в политической деятельности, в парламентских учреждениях и в выборах. Этим и вызывал симпатии у некоторых ученых. Отрицая доктрину Маркса о диктатуре пролетариата и организующей роли пролетарской партии, Бакунин противопоставил ей идею стихийного бунта, носителем которого он считал русское крестьянство. Он считал, что участие рабочего движения в избирательных играх не будет касаться главного: осуществления революции, и что борьба - это более эффективное средство для рабочего класса, чем выборы.
По заявлению Роберта Катлера, Бакунин "рассматривал принятие всеобщего избирательного права как участие в буржуазном мире и таким образом компромисс с ним". В противоположность Бакунину, Маркс и Энгельс поощряли участие пролетариата в буржуазной политике. Веря в то, что пролетариат является классом, который неизбежно будет составлять большую часть человечества, они не возражали против голосования по большинству. Исходя из этого, а также за симпатию Маркса к не самым бедным слоям пролетариата, Криста Дерикум делает вывод, что Бакунин видел в концепции своего оппонента продолжение идей буржуазной политики.
Еще одно различие между Бакуниным и Марксом относится к вопросу о самоопределении наций, который как казалось Бакунину, Маркс не считал важным для революционной борьбы. Для Бакунина все люди - этнические группы - имеют свой особенный характер, стиль жизни, речь и способ мышления, т.е. то, что определяет их национальность. Бакунин считает невозможным и неуместным создавать конкретные, общие, всеобъемлющие законы внутреннего развития и политической организации наций, поскольку существование каждой конкретной нации обусловлено различными историческими, географическими и экономическими факторами, не позволяющими создать некий единый образец организации, равный и приемлемый для всех. "Подобный организационный образец государственного устройства, - как утверждает Криста Дерикум, - представлялся Бакунину как вмешательство в ход жизни, её спонтанность, как посягательство на свободу".
Бакунин и Маркс при всех разногласиях в некоторых отношениях были похожи. По словам Д. Вудкока: "Оба, несмотря на свои недостатки, были всецело преданы освобождению угнетенных и бедняков". Это же обстоятельство подчеркивал и американский исследователь Катлер, добавляя, о том, что оба считали демократию - движущей силой истории.
Говоря о демократии, обратимся к точке зрения Рене Бертье, который считает, что "бакунинская критика демократии, не была критикой ее принципов (методов) как таковых, а скорее была критикой контекста капитализма, в котором она находится". На самом деле, стоит согласиться с мнением французского исследователя, ведь такие понятия как "равенство политических прав" или "демократическое государство" являются для Бакунина противопоставлениями. "Если термин "демократия" означает управление людей, людьми, для людей, когда государство здесь не подразумевается, Бакунин мог спокойно назвать себя "демократом"", - считает Моррис.
Многие современные зарубежные историки философии высоко оценивают отношение Бакунина к проблеме свободы. Их привлекает то, что Михаил Александрович понимал свободу не абстрактно, а через социальную основу. Бакунин отвергал необходимость политической власти, централизации и подчинения авторитету, протестовал против любой формы использования государственной власти революционерами. Задачу революционной организации он видел в установлении «живой бунтовской связи между разъединенными общинами». Только с таким пониманием свободы можно реализовать идеал анархии.
Согласимся с мнением Морланда, который считает, что "с контролируемым человеческим эгоизмом человеческое дружелюбие сможет выразить себя через свободу". Салтман приходит к выводу о том, чтобы понять концепцию свободы Бакунина - необходимо оценивать ее через понимание, осознание власти природы. Брунхильда Бауэр видит реализацию бакунинской свободы через проблему гуманизации, через систему человеческого воспитания и пишет, что "свобода должна быть завоевана развитием всех индивидуальных способностей без опеки религиозных, политических и гражданских институтов, защищающих лишь свои интересы". В этом она соглашается с Бакуниным.
Интересно понимание философии Бакунина Дэвидом Морландом, отчасти схожее с мнением Келли. Морланд дает определение бакунинскому анархизму как "авторитарному". Он возмущен, что в бакунинском обществе будущего всем обязательно нужно трудиться, и считает, что такое принуждение говорит о несовместимости между бакунинским желанием свободы и авторитаризмом. Морланд видит недостаточную жизнеспособность общества будущего Бакунина. Но нам думается, что принцип распределения богатства, основанный на проделанной работе более действенен, т. к. имеет стимул, чем принцип "от каждого по потребностям - каждому по труду".
Австрийский писатель Фердинанд Кюрнбергер (1821-1879), принимавший активное участие в венской революции, затем бежавший в Дрезден и там попавший в ту же тюрьму в старом городе, где ему случайно пришлось встретиться в камере с Бакуниным, рассказал об этой случайной встрече в статье, помещенной в номерах 406-407 газеты "Северо-германская свободная пресса" от 17 и 18 июля 1850 г. и затем несколько раз перепечатанной. Вот некоторые отрывки этой статьи из статьи Б. Николаевского "Бакунин эпохи его первой эмиграции в воспоминаниях немцев-современников", "Каторга и Ссылка":
"Во время моего заключения в Дрездене в мае месяце я попал на несколько часов в камеру к Бакунину. Шагавшая перед окнами и в коридоре стража нам понятно мешала. Я тогда было вздумал объясняться с ним по латыни, но Бакунин мне тотчас же без всякого смущения заявил: "Не говорите со мной по латыни: я этого языка не знаю. Я его не учил"... В те короткие часы, которые мне посчастливилось провести в тюрьме в его обществе, мы с ним очень скоро сошлись на следующем выводе: немецкие революции до сих пор оканчивались неудачами потому, что четвертое сословие, единственный творческий фактор нашего общества, было совращено с пути истинного или предано третьим сословием, буржуазией и доктриной. Разошлись мы с ним только в выводах. Я в моем тогдашнем негодованиb полагал, что немецкая цивилизация расслабляюще действует на людей, и желал для нашего гамлетовского народа немного той первобытной дикости, которая делает восточные народы, как например поляков и венгерцев, столь воинственными. Бакунин же стоял на противоположной точке зрения. Так как немец не обладает ни темпераментом западного романца, ни дикостью восточного славянина, то ему, чтобы развить в себе воинственности, не остается ничего иного как до крайних пределов развить ему свойственную доктринерскую особенность: воодушевление идеей. Эта доктрина должна проникнуть в самую глубину пролетариата, не изменяя его характера. Из такого союза силы и познания и должен явиться на свет тот вождь, которого до сих пор так не хватало немецким революционным битвам и который должен сочетать в себе дикий боевой клич пролетария с высоким полетом мыслителя: солдат и полководец в одном лице". И Кюрнбергер прибавляет: "Это краткое резюме нашего тогдашнего разговора можно рассматривать как основу бакунинского кредо и, если угодно, то и как его завещание. Вскоре после этого за ним закрылись тройные ворота Кенигштейна".
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5
