Годунов проявлял исключительную заботу о благоустройстве столицы, строительстве и укреплении пограничных городов. При нем в жизнь Москвы вошли неслыханные ранее технические новшества. Русские мастера соорудили в Кремле водопровод с мощным насосом, благодаря которому вода из Москвы-реки поднималась "великой мудростью" по подземельям. Заимствовав псковский опыт, Борис устроил первые в столице богадельни. В Кремле, подле Архангельского собора, он приказал выстроить обширные палаты для военных приказных ведомств, в Китай-городе, на месте сгоревших торговых рядов - Каменные лавки. Мастера заменили старый, обветшавший мост через Неглинную новым, широким, по краям которого расположились торговые помещения. На Красной площади выросло каменное Лобное место с резными украшениями и решетчатой дверью. Строительство превратилось в подлинную страсть Годунова. По его приказу мастера надстроили столп колокольни Ивана Великого и приступили к возведению грандиозного собора "Святая святых", призванного украсить главную площадь Кремля. Но смерть Бориса, однако, помешала осуществлению замысла.
Как истинный сын своего времени Годунов сочетал интерес к просвещению с верой в чудеса. Впрочем, в те времена этому была подвержена не только Россия, но и Западная Европа. Усомнившись в помощи врачей, Годунов искал помощи у колдунов и знахарей. Еще чаще он прибегал к средству, на которое чаще всего уповали благочестивые люди Древней Руси: усердно молился и ездил на богомолья в святые места. Но это не спасло ни Бориса, ни Россию от грядущих бедствий.
Шел 1601 год. Проливные дожди, а потом и страшные морозы уничтожили весь урожай. Начался ужасный голод: родители покидали своих детей, мужья своих жен. По дорогах ходили множество голодных людей. Они питались травой, подобно скоту. Во рту у мертвых находили человеческий кал. Озверевшие матери ели своих детей, дети убивали и ели родителей. Путешественники избегали останавливаться: на постоялых дворах легче было быть съеденным другим гостем, чем самому найти пищу. На рынках продавалось человеческое мясо! Летописец утверждает, что он был свидетелем ужасного зрелища на одной площади столицы: мать разрывала на части своего еще живого ребенка. Ногтями она отрывала куски мяса и спокойно их ела!
Чтобы прекратить бедствие, Борис сделал огромное усилие. По сообщениям Маржерета и Буссова, он раздавал ежедневно до 500 000 денег (деньга - первоначальное название копейки). Но этим он достиг только одного: уже изголодавшее население Москвы быстро умножилось, со всех сторон сюда сбегались нищие. И в то же время, пренебрегая строгими наказаниями, грозившими скупщикам, богатые люди (не только какие-нибудь темные спекулянты, но и лица высокого общественного положения и чина - игумены, архимадриты, управители епископских вотчин, даже Строгоновы) старались извлечь выгоду из народного бедствия. Захватывая в свои руки весь наличный хлеб, они пользовались щедрою раздачей денежной милостыни по царскому указу, чтобы поднять и без того непомерно высокую цену. Борис понял свою ошибку и заменил денежную милостыню раздачей пищи, но хлеб все-таки давал утечку в руках посредников, и голод все увеличивался. Он продолжал более двух лет. Не считая тех, которые получили более почетное погребение в четырехстах церквах столицы, на кладбищах было похоронено 127 000 трупов. Называют и другие цифры: от 340 000 до 500 000 трупов. Поздно, слишком поздно Борис догадался доставлять хлеб в наиболее пострадавшие центральные области из тех областей, где был избыток вследствие обильной жатвы, а именно из Курской области. И только урожай 1603 года прекратил это бедствие. Но тогда явились его обычные спутники: моровая язва и разбой. Многие господа отпускали своих крепостных, не желая или не имея возможности их кормить. В большинстве случаев они не давали им отпускных грамот, сохраняя право впоследствии потребовать их обратно и заставить тех, кто дал им пристанище, заплатить себе вознаграждение. Такое положение отрезало все пути: холопы толпами бродили по полям, составляли вооруженные шайки, грабила и убивали. Число бродяг увеличивала многочисленная челядь недавно сосланных бояр. Обычай требовал, чтобы вместе с господами были наказаны и слуги - они теряли право поступать на службу к другим. Многие из таких слуг обучались военному делу. Они собирались в степи, пограничной с Северской областью, уже ставшей средоточием тревожного мятежа.
Уже давно в эту сторону толпами стекались беглецы всех сословий: крестьяне и дворяне, которым не удалось ужиться с московским образом правления. Одних изгнало государство, другие сами почувствовали необходимость удалиться от столицы. Иван IV ссылал сюда тех приговоренных к смерти, которых ему случалось помиловать. Но, по мере своего заселения, эта страна, где все находили приют, теряла свою свободу. Москва постепенно распространяла свою политическую и административную систему, содействовала переселениям и, таким образом, проникала сюда и наложила свою тяжелую руку на здешних выходцев. Стараясь щадить центральные части своего государства, Борис именно для этой окраиной области наметил целый ряд менее либеральных мер. Они сводились к тому, чтобы насильно вернуть известное число добровольных изгнанников на родные места, а других заставить войти в рамки общей организации и обложить их более чем приходилось на их долю по раскладке общенародных тягот и повинностей.
Осенью 1603 года эти меры вызвали первое мятежное волнение. Атаман Хлопко Косолап собрал целое войско и двинулся к Москве. Царь должен был выслать против него значительный отряд под предводительством воеводы Ивана Федоровича Басманова. Битва произошла почти под стенами Москвы. Победа осталась за царскими войсками, но воевода был убит. Тяжело раненого Хлопко взяли в плен и повесили вместе с несколькими товарищами.
И хотя мятеж удалось подавить, он пошатнул авторитет Бориса, и народ, что "слезно" умолял его встать во главе государства, начал терять доверие к государю. Обещанные богатства получили лишь бояре, да и то в основном за счет простого народа. Голод так же озлобил население. Масла в огонь изрядно добавили слухи о том, что царевич Димитрий жив и скрывается в Польше. Борис, уже будучи тяжело больным, был не в состоянии противостоять новому, более "законному" в глазах людей, наследнику, вселявшему живительную надежду в иссушенные души людей. А значит остается только одно - готовиться к последней битве…
4. Лжедмитрий I
В 1603 году в Польше объявился человек, называвший себя спасенным царевичем Димитрием. Откуда же он появился и кем был? Попробуем разобраться…
В 1601 году к польскому магнату, князю Адаму Вишневецкому поступил на службу молодой человек лет двадцати от роду. При княжеском дворе он сначала исполнял обязанности конюха, затем возвысился до лакея. Юноша был ловким, сообразительным, расторопным и вскоре стал в доме князя, что называется, своим человеком. Но однажды между князем и слугой произошла ссора, во время которой якобы и открылась тайна.
Вишневецкий, рассердившись на что-то, ударил слугу по лицу. Тот вспыхнул от ярости, однако, смирив эту ярость, с горечью произнес:
- Эх, князь! Если бы ты знал, кто прислуживает тебе, ты бы не обращался со мной так. - И вдруг признался: - Я - царевич Димитрий! Последний сын царя Ивана!
Можно представить себе состояние бедного князя, поднявшего руку на наследника русского престола. Когда юношу стали расспрашивать, он заявил, что Годунов в Угличе действительно хотел от него избавиться, но мать будто бы заранее предупредили о покушении, и она сама сделала так, что вместо Димитрия был зарезан сын какого-то священника. Долгое время Димитрия под чужими именами верные люди прятали то в одном, то в другом монастыре, потом он пробрался в Польшу. В доказательство достоверности истории спасения молодой человек предъявил Вишневецкому большой нательный крест, усыпанный драгоценными каменьями и данный ему на крещение.
Вскоре, когда известие о царевиче стало распространяться, в Брагин нахлынуло множество москвитян, которые убежденно заверяли, что перед ними был сын Ивана IV и Марии Нагой. Но самым удивительным оказался тот факт, что не только возраст юноши совпадал с возрастом убитого царевича, но и внешность, причем до малейших деталей. Он был невысокий, рыжеватый, имел широкое лицо с высокими скулами - многие признавали явное сходство с Иваном IV. Кроме того, руки у него были разной длины, и на правой руке было родимое пятно, а это были известные приметы царевича!
При этом трудно представить, что бы все люди, видевшие Димитрия, единогласно, спустя двенадцать - тринадцать лет, смогли признать в нем царевича. Ведь последний раз его могли видеть ребенком, если, конечно, видели… Но, как свидетельствует со своего наблюдательного поста остерский староста, вся окрестная земля была переполнена людьми, которые, не побывав даже в Брагине, все равно готовы были провозгласить Димитрия истинным царевичем.
Сам же Вишневецкий был в этом уверен, или не прочь был поверить. 7 октября 1603 года он пишет коронному гетману и великому канцлеру польского государства Яну Замойскому, извещая его о событии, и просит его взять под свою защиту интересы Димитрия. Впрочем, эта просьба могла быть вызвана теми тревожными для Вишневецкого последствиями, причиной которых уже послужило появление царевича. Однако, не желая выпустить из своих рук раз взятое под покровительство лицо, Замойский отправил в Краков донесение с кратким изложением автобиографии этого искателя престола, составленной, очевидно, под его диктовку.
Но Димитрий нашел себе других покровителей. Адам Вишневецкий поспешил завязать отношения между царевичем и своими двоюродными братьями: Михаилом Вишневецким, овручским старостой, и Константином, ревностным католиком, который через свою жену, Урсулу Мнишек, породнился с фамилией, имевшей большое значение при краковском дворе. Действительно, это была находка! Таким путем царевич проникал в новую среду, где он мог надеяться найти для своего дела поддержку. Там же Димитрий и встретил свою будущую супругу, Марину Мнишек.
Для Годунова известия из Польши об "ожившем" Димитрии были куда страшнее, чем обвинения в убийстве настоящего царевича. Тут же нашли доказательство того, что так называемый "Димитрий" - беглый монах из Чудова монастыря, но было уже поздно. Власть рушилась.
Кем же был этот беглый монах? И был ли этот человек как-то связан с Димитрием? А может, Борис указал на невиновного человека?
…Семья Отрепьевых имела давние связи с Угличем, резиденцией погибшего царевича Дмитрия. Предки Григория прибыли на Русь из Литвы. Одни из них осели в Галиче, а другие - в Угличе. В 1577 году неслужилый "новик" Смирной-Отрепьев и его младший брат Богдан получили поместье в Коломне. В то время Богдану едва исполнилось 15 лет. Несколько лет спустя у него появился сын, названный Юрием. Примерно в то же время у царя Ивана родился сын Димитрий. Совершеннолетия Юшка достиг в самые последние годы царствования Федора. После смерти отца Юшку воспитывала мать. Благодаря ее стараниям мальчик научился читать Священное писание. Когда возможности домашнего образования оказались исчерпанными, его послали на учебу в Москву, где жил зять Отрепьевой, Семейка Ефимьев. Похоже, именно в доме дьяка Ефимьева он выучился писать. Ранние жизнеописания изображали юного Отрепьева беспутным негодяем. При Шуйском такие отзывы были забыты. Во времена Романовых писатели не скрывали удивления по поводу необыкновенных способностей юноши, но при том высказывали подозрение, не общался ли он с нечистой силой. Учение давалось Отрепьеву с поразительной легкостью.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
