Реферат
Соотношение светской и церковной юрисдикции на Руси в XII-XIV вв.
Церковь к XII-XIII вв. значительно изменила свое экономическое и политическое положение. Важным источником ее материального обеспечения вместо отчислений десятины от княжеских даней и судебных пошлин становится земельная собственность. Она формируется как из княжеских волостей, так и из сел и незаселенных, но культурно освоенных территорий (пожней, озер и пр.), переданных ей в дар и по завещанию. Церковь и самостоятельно осваивает села и территории, не входящие в состав вотчин, но находящиеся лишь под верховной юрисдикцией князя. Эта собственность церковных организаций была бессрочной, а корпоративный характер собственника, принадлежность его к верхним слоям государственной церковной организации наряду с нормами права христианской церкви, перенесенными на Русь, оберегали церковную собственность и способствовали ее необратимому расширению в течение нескольких веков.
Церковные феодалы обладали правом суда над принадлежащим им на началах феодальной собственности населением не только по церковным делам, но и по гражданским и уголовным, как об этом можно судить по косвенным данным, перенося на вотчины кафедр основы феодального устройства монастырских вотчин и учитывая постепенные ограничения в судебном иммунитете московской митрополичьей кафедры в XV в. [Веселовкий, 401-412]. С появлением в первой половине XII в. этих феодальных организмов и увеличением в течение следующих веков их числа расширяется юрисдикция кафедр, как феодальных вотчинников.
От XI в. кафедры сохранили и расширили древнейшие сферы своей юрисдикции: над всем христианским населением Руси по определенным делам, не подлежащим княжескому суду («тяжи епископские», или «церковные суды», по терминологии источников), и над некоторыми группами этого населения независимо от территории, где они жили, но уже по всем делам («церковные люди», по той же терминологии).
Важным средством формирования феодальной зависимости от церкви было распространение ее юрисдикции на те группы населения, которые оказывались вне традиционных, зависимых от князя групп раннеклассового строя. Если в XI в. в числе церковных людей мы встречаем лишь монахов, церковнослужителей и членов семей последних, а также людей, участвовавших в отправлении культа (проскурница, пономарь), то в XII-XIII вв. этот перечень значительно возрастает. Среди церковных людей в княжеских уставах появляются упоминания крестьян, непосредственных производителей, которые становятся феодальнозависимыми от церкви (задушный человек, прикладник, прощенник), людей, в подчинении которых церковь была заинтересована (лечец, паломник, сторонник, калика), наконец, людей, лишенных средств существования по своим физическим данным (слепец, хромец и пр.), которые жили на средства церкви и служили пропаганде ее идеологии.
Значительным источником обеспечения церкви в то время стала и другая, общегосударственная сфера ее юрисдикции - суд по семейным и брачным делам. Число этих Дел в ведении церкви в XII - XIII вв. расширилось на имущественные споры супругов, дела о нецерковных и иноцерковных религиозных культах, о применении опыта народной медицины, смешанной с языческой магией, и на случаи смерти, вызванные применением этих средств («зелья и душегубства»), нормы жизни и деятельности церковников. Расширяется и круг дел, уже принадлежавших епископскому суду ранее: на браки и контакты с лицами нехристианских исповеданий, взаимоотношения внутри семьи и пр.
Развитию церковной юрисдикции способствовали укрепление и уплотнение ее структуры, выражавшиеся в создании новых кафедр и дроблении территории епархий. Это членение не поспевало за дроблением княжеской власти в процессе усиления феодальной раздробленности на всей территории Руси, но следовало за ним, и при благоприятном для данного князя соотношении политических сил на Руси столица его, а иногда и территория княжества совпадали с новой епархией.
Параллельно с возникновением новых кафедр и епархий, опережая и дополняя его, шел процесс развития церковной организации - на периферии епископий, в центрах не получивших церковной автономии княжеств и в крупных городах появились владычные наместники, представители епископского управления и суда. Возникновение этого института, как в городах епархии, так и на кафедрах, при самих епископах, можно отнести к XII в., хотя некоторые исследователи предполагают его существование еще в конце XI в. [Попе, 69-71], а другие относят его возникновение к концу XIII в. [Янин, 86]. Владычные наместники впервые упоминаются в новгородских и суздальских документах 20-30-х годов XIII в., но они выступают в них не как какой-либо новый, а как известный и признанный институт. Источники XIII-XIV вв. характеризуют владычных наместников как чиновников, несущих функции церковного суда и управления. Возможно, эта должность при кафедрах возникла специально для отправления судебных функций в пору значительного роста юрисдикции церкви на Руси в XII в. Владычные наместники терминологически не связаны с византийскими патриаршими должностями, и это также позволяет видеть в них институт, вызванный местными особенностями, причем появившийся не с начала возникновения церковной организации, а со времени формирования ее структуры, приспособленной к условиям древнерусского общественного и государственного строя [Голубинский, 385].
Для государственной церковной организации на древнерусских землях, подпавших под власть Золотой Орды, большое значение имела своеобразная религиозная инертность завоевателей. Использовав ее, русской церкви удалось значительно укрепиться, расширить вотчинную и государственную юрисдикцию и получить соответствующие гарантии не только от русской княжеской власти, но и непосредственно от Орды.
Экономическое и политическое развитие древнерусских земель в XII-XIII вв., эволюция органов власти, управления и суда приводили к столкновению церковной и светской юрисдикции, их конкуренции и перераспределению, к слиянию ведомств или к вытеснению одних ведомств другими.
Рассмотрим эту конкуренцию церковного и светского судов в трех сферах государственной юрисдикции, там, где она оставила зримые следы в документах. Это, во-первых, суд по наследственным делам, во-вторых, по уголовным и, в-третьих, ведомственная принадлежность службы мер и весов и суд по этим делам. Вне нашего анализа останется четвертая большая сфера постоянной конкуренции - случаи, когда конфликты возникали между людьми различной ведомственной принадлежности (светской и церковной), когда требовалось участие «общего», смешанного суда.
Пространная Правда содержит большую группу статей о праве наследования и относит все наследственные дела к ведомству княжеского суда, не оговаривая какое-либо участие церковного ведомства в рассмотрении споров о наследстве. Устав князя Владимира относит некоторые споры о наследстве («заднице») к суду митрополита и епископов, причем в различных текстах устава объем и значение этих дел различаются. Так, в редакциях Синодально-Волынской группы, возникших во второй половине XIII-XIV в., к церковному суду отнесен казус, когда «братья или дети тяжются о задницю». Так же говорит о принадлежности этих дел церковному суду основывающийся на уставе Владимира новгородский устав Всеволода XIV в. В последующих обработках этого текста, принадлежащих XV в., формула изменена. В ней говорится о тяжбе «братних детей», т. е. племянников (Софийский извод Варсонофьевской редакции). Другая обработка того же текста - Толстовский вид, находящийся в тех же рукописях, что и Сокращенная редакция Русской Правды, опускает указание на причину спора и оставляет в ведении церковного суда дела о спорах вообще между младшими членами большой семьи, не указывая, о каких. В более ранних текстах рубежа XII-XIII вв. (Оленинская редакция, сохранившаяся в списках XV- XVI вв.) также говорится о принадлежности споров по наследственным делам церковной юрисдикции, и есть все основания видеть аналогичную формулу и в архетипе устава XII в. [Щапов, 121].
Таким образом, противоречия в ведомственной принадлежности споров о наследовании имущества в двух важнейших кодексах несомненны.
В изложении ст. 108 Пространной Правды, говорящей об обращении братьев по наследственному спору к княжескому суду («аже ростяжются перед князем о задницю»), чувствуется какой-то уступительный характер, как будто по этому делу можно было «растяжиться» и перед кем-либо другим. Очевидно, это и был епископский суд. М.Ф. Владимирский-Буданов считал, что ведомству князя принадлежали дела о дележе имущества в случае, если сами тяжущиеся пожелают обратиться к его ведомству [Владиморский, 64]. А.Е. Пресняков признавал в княжеском чиновнике роль третейского судьи, т. е. относил фактическое решение этих дел к светской власти, а в статьях устава Владимира видел скорее выражение стремлений и притязаний духовенства, чем кодификацию норм действующего права [Пресняков, 117-118].
Сущность этого конфликта можно видеть в стремлении церкви в XII-XIII вв. участвовать в разрешении споров при наследовании имущества на нижней, семейной, их стадии до передачи дела в ведение публичной, княжеской, власти. На такое разделение ролей церкви и княжеского суда кроме формулы ст. 108 Правды указывают также подробная разработка норм наследственного права в этом светском княжеском судебнике и отсутствие всякого упоминания о регулировании наследственного права в государственном судебнике церковного ведомства - уставе Ярослава.
О стремлении церкви сохранить в своем ведении суд низшей инстанции по наследственным делам в дальнейшем говорят только церковные полемические памятники конца XIII-XIV в., посвященные защите традиционных десятин, земельных владений, судебных и других привилегий церкви: «Правило о церковных людях» и «Другое слово» о церковных судах. Оба памятника возникли, очевидно, во Владимиро-Суздальской Руси и в соответствующих местах восходят к уставу Владимира Синодально-Волынской группы редакций. При этом одна из переработок «Правила о церковных людях» XIV-XV вв. заменяет формулу «братья или дети» на другую: «сестры, или дети, или племя» (Крестининский извод), что, с одной стороны, расширяет круг лиц, подведомственных в наследственных делах церкви, а с другой - выставляет на первое место наследниц - женщин. Возможно, в этом памятнике отразились тенденции к расширению круга наследников и признанию права наследования за дочерьми как общая норма, отличная от Русской Правды и сближающаяся с нормами судебника 1497 г.
Страницы: 1, 2, 3
