Сложную картину взаимоотношений светской и церковной юрисдикции рисуют памятники XII-XIII вв. относительно уголовных дел - краж, убийств, побоев и оскорблений.
Пространная Правда фиксирует нормы права XII-XIII вв. о преследовании за убийства мужчин и женщин, членовредительство, оскорбления мужчин действием, за кражи в различных формах и другие покушения на имущество. Здесь нет установлений и норм, касающихся оскорбления действием женщин, изнасилований, оскорбления мужчин и женщин словом и некоторых других дел. Однако все эти дела с соответствующими пенитенциальными нормами перечислены в церковных уставах Владимира, Ярослава и Всеволода, а большая их часть - и в Смоленской уставной грамоте Ростислава 1136 г. Одни из дел, такие, как изнасилования, оскорбления женщин действием и словом, принадлежат наиболее ранним текстам этих памятников, относящимся к XI-XII вв., другие появляются позже, уже в XII и XIII вв. Это соответствие дел, зафиксированных в двух - светской и церковной - группах памятников права Руси XI-XIII вв., подтверждает существование сфер юрисдикции, принадлежавших двум большим ведомствам управления и суда.
Вместе с тем существует немало дел, которые дублируются и соприкасаются в светских и церковных кодексах, обнаруживая совпадение или большую близость в сферах интересов этих ведомств.
Близость и соприкосновение, но не противоречия светской и церковной юрисдикции обнаруживаются в особых случаях убийства, оскорблений действием, краж и ограблений. Так, в уставах Владимира и Ярослава ведению церковного суда принадлежат убийства в особых условиях: в результате употребления зелий и во время традиционных свадебных обрядов-игр, т. е. те случаи, когда эти убийства не представляли большой социальной опасности для феодального общества. В текстах устава Владимира конца XII - начала XIII в. появляются дела о видах ограбления, не подведомственных княжеской юрисдикции: кража из церкви и ограбление трупов. Наконец, ведомству епископа принадлежали избиения детьми родителей, драки между женщинами и некоторые другие проступки, также отсутствующие в светских кодексах, но включенные в церковные.
Наряду с этим кругом дел, сопрягающихся с кругом княжеской юрисдикции Русской Правды и не противоречащих ему, есть целый ряд таких, которые прямо дублируются в светских и церковных кодексах и свидетельствуют о существовании конфликтов или конкуренции. Это, во-первых, кражи продуктов сельского хозяйства и домашнего промысла, а также одежды, относимые в уставе Ярослава к ведению епископа, в то время как Русская Правда, немногочисленный актовый материал и памятники конца XIV-XV в. единогласно рассматривают все случаи кражи принадлежащими светской юрисдикции. Во-вторых, это поджог двора или гумна, который отнесен к ведению епископа в уставе Ярослава, но по другим памятникам права принадлежит к ведению княжеской власти и даже, судя по средствам наказания («поток и грабеж»),- более ранней, общинной юрисдикции. В-третьих, это похищение девушки в целях заключения брака («тяжа уволочская»). Последнее правонарушение, по уставам Владимира и Ярослава, принадлежит нераздельной юрисдикции епископа, в Русской Правде оно вовсе не упоминается, но в Смоленской уставной грамоте неожиданно отнесено к смешанному суду светской власти (князя или посадника) и епископа.
Противоречия показаний источников могут быть объяснены как различным социальным значением правонарушений, так и особенностями возникновения самих памятников. Включение в устав Ярослава некоторых дел о краже и поджоге свидетельствует о стремлении церковной организации принять участие в рассмотрении этих дел не только как грехов, нарушений этических принципов, включенных в христианское учение, но и как уголовных действий, караемых продажей в пользу митрополита. При этом значение названных дел в претензиях церкви на юрисдикцию различно.
Кража конопли, льна, жита, полотен и одежды - это наименее опасные формы нарушения собственности. В перечисленные объекты не входят ни орудия труда, ни скот, ни кони, эти нарушения не касаются границ земель, они не сопровождаются открытым насилием. Не случайно, очевидно, обе статьи в уставе называют нарушителем не только мужчину, но и женщину: в Пространной Правде ничего не говорится о нормах процесса и наказания при нарушении собственности женщинами, в какой степени распространялись на них общие нормы этого кодекса. В некоторых позднейших обработках устава Ярослава появляется указание, что речь идет о краже женой у своего мужа и наоборот, т. е. о краже в семье. Очевидно, церковная власть претендовала на юрисдикцию по делам о кражах лишь в особых случаях, когда ответчицей выступала женщина или когда объектом нарушения были предметы потребления, находившиеся в доме, причем нередко эти конфликты ограничивались кругом семьи в моменты ее кризисного состояния.
Иначе обстоит дело с поджогом. Статья о поджоге - инородное тело в группе статей устава Ярослава о браке и блуде. Помещена она между статьями о блуде с кумой и сестрой и включена в устав позже, чем другие статьи группы,- тогда, когда основной его текст уже сложился. Можно датировать появление статьи в уставе XII в. временем возникновения церковной земельной собственности и вотчинной юрисдикции церкви и связывать ее с этой сферой. В дальнейшей истории текстов устава статья о поджоге никогда не опускается, не изменялось отнесение этого дела к церковному ведомству и в северо-восточных обработках XIV-XV вв., в которых, как будет показано ниже, прослеживается ограничение церковной юрисдикции в пользу княжеской власти по важнейшим уголовным делам.
Принадлежность смешанному суду дел о нарушениях христианских форм заключения брака, об «уволочении» - особенность Смоленской уставной грамоты, не имеющая аналогий в других памятниках XII-XIII вв. Если эта норма не результат позднейшей вставки (грамота сохранилась в единственном позднем списке XVI в., а расширение светской юрисдикции на традиционные церковные ведомства на землях, входивших в XV-XVI вв. в состав Великого княжества Литовского, известно), то она отражает местные особенности Смоленского княжества, которые нелегко объяснить. Возможно, они связаны с поздним учреждением местной епископии (1136 г.), слабостью церковного судебного ведомства в Смоленской земле в XI - первой половине XII в., когда эта земля принадлежала юрисдикции переславских епископов, и переходом в связи с этим некоторых дел о ликвидации языческих обычаев к светской власти в лице самого князя или его смоленского наместника - «посадника». В других частях Руси, прежде всего в Киевской земле, с которой связан происхождением устав Владимира, дела о языческих формах заключения брака безраздельно принадлежали церковной компетенции.
Изучение соотношения юрисдикции светских и церковных ведомств в XII-XIII вв. показывает, что в процессе развития общественного и государственного строя и укрепления церковной организации продолжали расширяться границы церковной юрисдикции. Распространяя свою судебную власть по стране вслед за княжеской властью, древнерусская церковь наложила руку на новую большую группу институтов раннеклассового общества, не встретив в большинстве случаев противодействия со стороны государства, но объективно помогая государственной власти в укреплении классового феодального строя. Вместе с тем в ряде случаев расширение церковной юрисдикции приходило в столкновение с княжеской юрисдикцией. Результатом этого являлись вынужденные компромиссы, выражавшиеся в учреждении смешанного суда по отдельным делам в Смоленске, в стремлении сохранить суд низшей инстанции по некоторым делам о кражах и о наследстве в церковной компетенции и в фиксации этой конкуренции ведомств не только в полемических памятниках, но и в актах.
Условия государственной жизни на Руси в XII- XIII вв.- существование единой централизованной церковной организации с центром в традиционном Киеве, определенное политическое единство древнерусских княжеств, совместно наследовавших земли Древнерусского государства и структуру власти на них, тесные политические связи княжеств и ряд других факторов,- несмотря на феодальную раздробленность, способствовали тому, что направление эволюции церковной юрисдикции в различных частях Руси в XII-XIII вв. при отдельных нюансах типа смоленского было относительно единым.
Это единство в некоторых сферах прослеживается ив следующий период развития государственной организации - в XIV в. Такова ведомственная принадлежность некоторых городских институтов, связанных с юрисдикцией епископа, в частности службы мер и весов.
Наблюдение за правильностью мер и весов и хранение эталонов мер впервые в памятниках древнерусского права появляется на рубеже XII-XIII или в начале XIII в. в архетипе Синодально-Волынской группы редакций южного, киевского, происхождения. Ни в текстах устава Владимира XII в., ни в Смоленской уставной грамоте 1136 г. об этой службе ничего не говорится. Тексты устава Владимира относят контроль за мерами и весами к компетенции епископа, о хранении их эталонов в кафедральном смоленском соборе говорит и договор Смоленска с Ригой 1229 г. Осталось мало сведений для того, чтобы судить, возникла ли служба мер и весов на Руси сразу как церковное учреждение или перешла в ведение епископий и кафедральных храмов от каких-то других, княжеских или городских властей [Щапов, 101-102].
Эволюция принадлежности этой службы весьма показательна. Существуют свидетельства о ведомственной принадлежности городских мерил на двух далеко отстоящих друг от друга территориях Руси: в Новгороде в конце XIII и начале XIV в. и в Турове и Пинске в середине XIV в. Оба они показывают утрату епископиями монопольного права эксплуатации городских мерил и переход большей части этих прав к другим ведомствам. Так, в Новгороде, судя по церковному уставу князя Всеволода, развивающему нормы устава Владимира в новых условиях республиканского Новгорода XIII-XIV вв., торговые весы и мерила номинально продолжают принадлежать епископу, который несет за них ответственность «в день великого суда». Фактически же, судя по порядку раздела конфискованного имущества нарушителя правильных мер, это ведомство принадлежит наряду со «святой Софией» еще двум республиканским организациям - купеческому «Иванскому сту» и новгородским сотским [Памятники, 164]. Здесь епископия, игравшая в республиканском управлении важную роль, сохранила номинальную ответственность за эту службу, но утратила две трети реальных доходов от ее эксплуатации.
В другой части Руси, в Турово-Пинской земле, ко времени включения ее в состав Великого княжества Литовского в середине XIV в. местный епископ сохранил лишь право на получение небольшой доли (1/26) пошлин при пользовании мерами и весами в течение двух недель в году 16. К кому перешли в течение XIII-XIV вв. юрисдикция и основные доходы, связанные с этим ведомством, указаний нет. Это могли быть представители городской администрации, например туровские старосты, которые значительно позже, в XVII в., нарушали права епископа на его доходы, или княжеские чиновники, поскольку князь в XIV в. обладал правами на другие городские доходы, например на поступления с корчем.
Страницы: 1, 2, 3
