Во всей этой истории характерно то, что, между тем, повторяется нередко при аналогичных обстоятельствах: восстав против государства и той его формы, в которую оно вылилось при Екатерине, Пугачев и его товарищи не нашли ничего лучшего, как начать именно с подражания этому самому государству, или, вернее, с рабского и грубого копирования его в мелких внешних подробностях. Женившись на девушке из народа, самозваный император сейчас же окружил ее свитой «придворных дам». Выдрессированные под палкой, они - с бесконечно грубым комизмом - разыгрывали фрейлин, упражнялись в церемонных реверансов и почтительно целовали ручку «императрицы». Чтобы усилить иллюзию своего царского сана, Пугачев назвал приближенных себе разбойников именами первых сановником Екатерины: казак Чика получил фамилию Чернышева с чином генерал-фельдмаршала; другие назвались графом Воронцовым, графом Паниным, графом Орловым и т.д.
Но за эту комедию все заплатили дорогою ценой. Екатерина потеряла в ней последнюю веру в возможность восстановить справедливость в классовых отношениях, а Россия, не считая громадных материальных убытков, потеряла те великие реформы, которые молодая императрица могла бы дать ей, судя поначалу ее гуманного царствования. С тех пор на внутренней политике Екатерины неизгладимый отпечаток этих четырех лет - точно кровавый след от ран, полученных во время смертного боя. В этой войне погибли не только сраженные огнем и мечом. В ней погибли идеи Екатерины, с которыми она вступила на престол и которые были, может быть, самым ценным из всего, что она принесла на служение России.
По сравнению с режимом Петра 3 внутреннюю политику Екатерины, начиная с 1775 года, можно назвать реакционной. Петр упразднил мрачную Тайную канцелярию. Она была позорным наследием веков, которые русские вправе были считать безвозвратными, и Екатерина не посмела восстанавливать ее в ее отвратительной и устаревшей форме. Но она сумела устроить у себя ту же канцелярию в замаскированном виде: ее роль играл Степан Иванович Шешковский. Вокруг таинственной личности этого сподвижника Екатерины сложилась целая легенда, и легенда, неразрывно связанная с именем императрицы. И хотя Шешковского нельзя сравнивать с заплечных дел мастерами, пытавшими жертвы царя Ивана Васильевича, он, без сомнения, бросал темную тень на императрицу, желавшую оправдать свою репутацию друга философов. Шешковский был в ее руках тонким и кровавым орудием полицейского сыска. Он не имел никаких официальных полномочий, никакой определенной организации для своей инквизиторской деятельности. Но он все видел и все знал. Его можно было назвать вездесущим. Он никогда не арестовывал - только приглашал к себе пообедать, но никто не смел уклониться от этого приглашения. После обеда он вступал с гостем в разговор, и глухие стены его уютной квартиры никогда не выдавали тайн этих бесед. Говорят, что в кабинете у него стояло особенное кресло, в которое Шешковский - всегда любезно, но настойчиво - просил гостя садиться. Ручки этого кресла неожиданно смыкались, обхватывали жертву, словно железным кольцом, и кресло опускалось, но так, чтобы голова и плечи гостя оставались в кабинете хозяина. Таким образом, находившиеся внизу агенты Шешковского не знали, с кем имеют дело, и подвергали нижнюю часть тела незнакомца более или менее чувствительному наказанию. Шешковский в это время отворачивался и делал вид, что не замечает маленькой неприятности, случившейся с его гостем. Когда экзекуция заканчивалась, кресло поднималось наверх и Шешковский, повернувшись к собеседнику, с улыбкой продолжал разговор, прерванный на полуслове. Сохранился рассказ, что один из его приглашенных, человек находчивый и большой физической силы, зная о том, что его ожидает, заставил самого Шешковского сесть в роковое кресло, после чего спокойно ушел из кабинета. О том, что произошло дальше, нетрудно догадаться. Шешковский умер в 1794 году, оставив огромное состояние.
В законах, которые Екатерина в 1767 году хотела даровать России, заимствуя их у Монтескье и Беккариа, очевидно, не предвиделась такая форма судебного следствия.
В 1765 году Екатерина писала Даламберу, что вскоре пришлет ему рукопись своего сочинения, о котором хотела знать бы его мнение:
«Вы увидите, как в нем для пользы моего государства я ограбила президента Монтескье, не называя его: но надеюсь, что если он с того света увидит мою работу, то простит мне этот плагиат во имя блага двадцати миллионов людей, которое должно от этого произойти. Он слишком любил человечество, чтобы обидеться на меня. Его книга для меня молитвенник». Но и через два года эта работа не была еще готова, и Екатерина так объясняла великому философу, на суд которого она отдавала свой труд, причину этого замедления: «То, над чем я работаю теперь, как я много раз вам говорила, не похоже на то, что я хотела прежде послать вам я больше половины вычеркнула, разорвала и сожгла, и Бог знает, что станется с остальным».
Только к середине 1767 года творение Екатерины было, наконец доведено до конца и напечатано; это был знаменитый Наказ комиссии, которую императрица решила созвать для составления нового Уложения. Последняя страница этого наказа заключала следующие строки:
«Боже сохрани, чтобы после окончания сего законодательства был какой народ больше справедлив и, следовательно, больше процветающ на земле; намерение законов наших было бы не исполнено: несчастье, до которого я дожить не желаю!»
Екатерина придавала Наказу огромное значение. При помощи президента Монтескье она рассчитывала произвести настоящую революцию и положить начало новой эре не только в истории России, но и всех европейских народов. Управляемые новыми законами, созданными ею, русские встали бы во главе цивилизованного мира. Но, указывая на автора «Esprit des lois» как на своего единственного помощника в создании этого великого дела, Екатерина умалчивала о другом своем сотруднике, таком же анонимном и невольным, как и Монтескье. Весь Наказ разделен на главы и параграфы, заключающие в себе политические или философские формулы, которые должны были руководить будущими законодателями при составлении ими нового Уложения для России. И из этих пятистах двадцати шести параграфов только половина заимствована у Монтескье; все остальные почти дословно списаны из книги Беккариа « О преступлениях и наказаниях».
Мы имели уже случай говорить о ценности этого произведения Екатерины с точки зрения формы. Что касается содержания, оно отвечало общему характеру идей и стремлений русской императрицы в тот период ее жизни. В нем преобладает либерализм, оптимизм и сентиментальность. Екатерина на каждом шагу взывает к чувству, к патриотизму, к человечности, любви к ближнему. Она говорит «о хорошем установлении, которое воспрещало богатым удручать меньшее их стяжение имеющих»; о «любви к человечеству»; как о «средстве укротительном и могущем воздержать множество преступлений». Такие параграфы встречаются очень часто. От одного, стоящего обособленно, веет даже социализмом. Опасность контраста между богатством и нищетой, так часто сталкивающимися в жизни, обрисована в нем красками, которые удовлетворяли бы самых крайних последователей социалистического учения. Вообще, о равенстве и свободе в Наказе упоминается нередко, так же как и о собственном праве в его столкновениях с правом государственным. Противоположение законов и нравов, преступлений политических и преступлений против нравственности, разница между арестом и заключением в тюрьме доказаны с глубиной, блеском и оригинальностью, свойственными идеям Монтескье и Баккариа. Пытки и квалифицированные казни были заклеймены, как они того и заслуживали. Параграфы 209 и 210 осуждают даже смертную казнь вообще, допуская их лишь в случае государственной необходимости. Тут никакие философы и законоведы не могли бы помешать императрице защитить свой престол от Петров 3 и Иоаннов 6, подлинных или самозваных. Но зато параграф 520 содержит благородные слова, заключающие в себе сущность либеральной политики: «Ласкатели……по вся всем земным обладателям говорят, что народы их для них сотворены. Однако мы ж думаем за славу себе вменяем сказать, что мы сотворены для нашего народа». Но значило ли это, что Екатерина осуждала абсолютизм? Нисколько. Опираясь на того же Монтескье, Екатерина находила, что он считает лучшей формой правления самодержавия и стоит также за сословные преимущества, особенно за привилегии дворянства., как отнеслась Екатерина к третьему сословию? Она дает в Наказе довольно туманное определение. Что же касается крестьян, то она почти вовсе не упоминает о них. Может быть, она боялась откровенно высказаться по этому поводу и, чтобы как-нибудь выйти из затруднения, умолчала о крепостном праве? Это возможно, но, во всяком случае, она едва коснулась его, и притом в очень неопределенных выражениях, которые не могли послужить основанием для новых законов. Мимоходом ею было выражено убеждение, что людей можно обращать в рабство только при крайней необходимости, и сто крепостных следует защищать от злоупотреблений помещичьей власти. Это была теория просвещенного рабства, поставленная в противовес учению о просвещенном деспотизме. И действительно, параграф 260, открыто высказывается против крепостного права.
На теоретическом либерализме Екатерины уже в 1767 году начинают сказываться столкновения ее с действительностью, и стой общественной и политической средою, в которой вращалась императрица. Весь текст Наказа в том виде, как он был напечатан в 1767 году и дошел до нас , имеет вид мировой сделки между собственными идеями Екатерины и посторонними влияниями, заставившими ее много раз переделывать свой труд, что затянуло его на целые два года. Прежде чем послать Наказ Даламберу, Екатерина отдала его на суд нескольким своим приближенным, желая услышать голос русских людей наряду с мнением французского философа. Из докладных записок, написанных по поводу этого законодательного труда, сохранились только заметки: писателя Сумарокова и чиновника Баскакова. Их замечания невольно должны были остановить Екатерину на том пути, куда влекли ее друзья с Запада. Екатерина писала Даламберу, что ее работа уже не походила в 1767 году на то, чем была два года назад. До нас дошло несколько отрывков этой первоначальной рукописи. Читая их, невольно жалеешь, что они пропали для России бесследно. Относительно жгучего вопроса о крепостной зависимости мы читаем в них, например, такие строки: «Великое злоупотребление есть, когда оно(холопство) в одно время и личное и существенное. Всякий человек должен иметь пищу и одежду по своему состоянию, и сие надлежит определить законом. Законы должны и о том иметь попечение, чтоб рабы и в старостях и в болезнях были не оставлены…Когда закон дозволяет господину наказывать своего раба жестоким образом, то сие право должен он употреблять как судья, а не господин…Законы могут учредить нечто полезное для своих рабов имущества и привесть их в такое состояние, чтоб они могли купить сами себе свободу».
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6
