Принятие решения о подавлении мятежа силой оружия могло быть принято из-за знакомого желания– теперь со стороны Временного правительства –не ссориться с союзниками и попытаться доказать союзникам по Антанте намерение продолжать войну до полной победы над Германией. Несмотря на все предполагаемые трагические последствия такого решения, думается, в этом существовала жестокая логика применительно к сложившимся условиям, в которых оказались русские войска во Франции к августу 1917 г.
Получив соответствующие приказы, генерал Занкевич еще пытается остановить кровопролитие. Он неоднократно бывает в Ля-Куртине, пытается уговорить солдат сдать оружие, повиноваться ему, но его успехи очень незначительны (мало солдат покидает Куртин). Подобным образом обстоят дела у полномочного представителя Временного правительства профессора С. Г. Сватикова (типичного прекрасного оратора, но никудышного организатора) и комиссара Временного правительства (с 10 июля 1917 г. ) Е. Раппа (при нем находился небезызвестный поэт Н. С. Гумилев) и у Смирнова, начальника делегации от Совета солдатских и рабочих депутатов. Как отмечает Ю. Лисовский, участник разворачивающихся трагических событий, в Ля-Куртине начинается“.... настоящее паломничество всевозможных делегатов, комиссаров, и любителей политиков”. С. Г. Сватиков отмечал, что, хотя на первый взгляд дела в Куртине обстоят неплохо, общая атмосфера очень тревожная: “Внешний порядок поддерживается вожаками, но полная расшатаннсоть [правильно: расшатанность] внутренней дисциплины, способность к эксцессам, каковые и были”. Обстановка требовала срочного разрешения во избежание вооруженного столкновения как между русскими солдатами, так и между русскими и французами; самым желательным выходом из ситуации, думается, оказалась бы отправка войск в Россию.
Интересный факт: в Петрограде, в Совете Солдатских и рабочих депутатов вопрос о пребывании русских войск за границей даже не поднимался. Действительно С. Г. Сватиков был прав, называя Особые дивизии“забытыми русскими войсками”. Конечно, подобные шаги Занкевича, Сватикова, Раппа по мирному урегулированию конфликта можно только приветствовать. С другой стороны, увещевания солдат, покрытых“плесенью анархии”, постоянно убеждали их в том, что с ними никто ничего не сможет сделать, и все будет, как они захотят. Например, ультиматум от 3 августа генерала Занкевича, призывавшего немедленно подчиниться Временному правительству под страхом смерти, мятежниками не был выполнен, что дало лишний повод куртинцам уверовать в безнаказанность. К тому же русское командование 1-й Особой дивизии пребывало в растерянности, не зная как обращаться с куртинцами, пытаясь, заигрывать с ними, но не решаясь действовать уверенно и решительно. “Они [(куртинцы] были лишь сборищем преступников [т. к. не подчинялись своему начальству] и единственно возможными в отношении их действиями могли быть действия применяемыя к преступникам”. Фельтенцы требовали, чтобы их начальство прекратило “миндальничать” с “.... такими негодяями, как куртинцы”. После предъявления ультиматума еще в первой половине июля Куртин покинуло по собственной инициативе 6, 0 тыс. чел (по официальным данным), оставив оружие в лагере, но от“капитулянтов”потребовали сдать винтовки. После возвращения в Ля-Куртин обратно солдаты уже не вернулись.
Положение в лагере Ля-Куртин освещалось в советской научной литературе очень тенденциозно, впрочем, как и в эмигрантских изданиях за рубежом. Достаточно прочитать нижеследующие два отрывка, чтобы понять, где и ктоих мог напечатать. “Как только начались занятия, сразу же прекратились всякие неполадки. Караулы стали добросовестно относится к своим обязанностям, часовые на постах не спали, как раньше. (.... ) Прекратились хищения военного имущества, пьянство, нелады с местным населением”. “Разнузданная, распропагандированная толпа в солдатских шинелях, потерявшая человеческий облик, с озлобленными, озверелыми лицами бушует, пьянствует и безобразничает в военном лагере Ля-Куртин. Жители соседних сел по вечерам запираются на запоры”.
Истина, как часто бывает, лежит посередине. Судя по архивным данным, дисциплина все-таки существовала, хотя и не в полной мере, поддерживаемая Отрядным комитетом лагеря. Жалоб от населения на куртинцев первое время не поступало. Даже наоборот, в частях 3-й Особой бригады, считавшиеся более дисциплинированной, чем 1-я, происходили случаи некоторых“обыденных эксцессов”с местным населением. Но к концу лета внутреннее положение в Куртине резко ухудшается.
К августу 1917 г. русское командование начинает принимать меры по ликвидации мятежа, но время было упущено. К тому же подобные мероприятия не могли привести к повиновению куртинцев. В начале августа генерал Занкевич решил усмирить куртинцев голодом: “Непокорные солдаты лишены мною всякого денежного довольствия и переведены на уменьшенное продовольствие при безусловном прекращении доступа спиртных напитков”.
В частности, с 14 августа было приказано выдавать 300 г хлеба ежесуточно (вместо 750 г ), 75 г мяса (вместо 400 г); лишились фуража и 3, 0 тыс. лошадей, а с 21 августа отпуск продуктов питания уменьшился еще на 30%. Но полным голодом лагерю это не грозило. В Куртине, по официальным данным, имелся значительный запас консервов, 30-100, 0 тыс. тонн картофеля и, конечно, лошади.
То, что куртинцы еще имели довольствие к августу 1917 г. объясняется тем, что русское командование предполагало, что все устроится“само собой”и продолжало считать куртинцев за солдат, а не за мятежников, к которым требовалось бы принять соответствующие меры. Время шло, а о слиянии двух частей 1-й Особой дивизии речи пока и не шло. Только убедившись в невозможности“естественного” хода событий, генерал Занкевич решил прибегнуть к “тактике голода”. В середине августа, убедившись в бесполезности голода, генерал Занкевич начинает предпринимать первые конкретные шаги по подавлению мятежа. Сначала он заручился помощью у французского правительства, которое согласилось на применение своих войск, но только после“констатированного неуспеха наших [русских] войск”. На общем фоне подавления французских антивоенных мятежей во французских воинских частях своими солдатами подобная мера не являлась из ряда вон выходящей, а просто отвечала жестким требованиям эпохи.
Войска генерала Комби по соглашению окончательно изолировали 1-ю Особую дивизию в Ля-Куртине, а лояльные войска 3-й Особой бригады перевезли из Фельтена (10 августа) на 15 эшелонах вглубь страны, в лагерь Курно (около города Бордо, провинция Жиронда), подальше от вредного влияния куртинцев и от анархии, которая появилась в верных войсках генералу Занкевичу, “.... видевших нерешительность командного состава; начинается разложение, авторитет начальников падал с каждым днем.
Способствовали разложению и условия жизни на биваке, кишащем торговцами вином. Началось беспробудное пьянство, которое в данных условиях не было возможности предотвратить.
Становилось настоятельно необходимым перевести войска в условия более нормальной жизни”.
Через месяц в Курно дисциплину восстановили, и 3-я Особая бригада представляла более ил менее боеспособную единицу. В частях, оставшихся верными Занкевичу, еще в июле раздавались голоса о том, что против куртинцев необходимо применить самые суровые меры и подобные настроения сохранились, по крайней мере, до августа.
3 августа в Брест из России прибывает 2-я Особая артиллерийская бригада во главе с генералом Беляевым (на пароходах“Двина” и “Царица”), в которой дисциплина находилась на должном уровне, и генерал Занкевич решил использовать артбригаду в подавлении беспорядков в Куртине. Прежде чем согласиться на участие в подавлении куртинцев, артбригады послала делегацию в лагерь, но она вскоре поняла бесполезность переговоров, и было предложено по собственной инициативе сформировать батальон для наведения порядка в Куртине. В итоге генералу Занкевичу удалось сформировать 5 пехотных батальонов по 800 человек, две пулеметные роты с 48 пулеметами. Из двух батальонов был организован сводный полк (т. н. батальон смерти), во главе которого стал полковник Г. С. Готуа. Остальные три батальона получили название“батальонов чести”. Чтобы отличить нападавших от обороняющихся, на левый рукав первых были повязаны желтые или синие повязки.
Командовал всеми войсками генерал Занкевич. Непосредственное руководство сводным отрядом осуществлял генерал Беляев. 13 сентября он издает приказ по сводному отряду (будет расформирован с 20 часов 19 сентября): “Стрельба по безоружным солдатам в секторах западном и северном ни в коем случае не допустима, а в восточном секторе и на все протяжении кроме деревни Ля-Куртин, где следует отдельных людей и небольшие группы задерживать, а по большим массам, хотя бы и безоружным, открывать огонь”.
К 14 сентября закончилось сосредоточение русских и французских войск; ситуация достигла апогея. Дальнейшие события можно представить в виде хроники. 14 сентября. Прекратилась доставка в лагерь даже урезанного питания. Поэтому Отрядный комитет лагеря выпустил обращение к французскому коменданту Ля-Куртина с резкой критикой в адрес генерала Занкевича.
Однако в официальном рапорте от 14 октября на имя военного министра генерал-майора А. И. Верховского (с 12 сентября сменил А. Ф. Керенского) генерал Занкевич указывает, ссылаясь на данные от подполковника Фарины, что куртинцы на сутки раньше, т. е. 13 сентября, сами отказались от всех продуктов питания, что они получали, в т. ч. и от фуражного довольствия.
В этот же день подполковник Балбашевский и подполковник Фарин от имени генерала Занкевича предъявили куртинцам ультиматум: “Приказываю солдатам лагеря Ля-Куртин изъявить полную покорность, беспрекословно подчиняться всем моим распоряжениям и с момента получения сего приказа складывать оружие.... Сложившим оружие надлежит выходить из лагеря.... (.... ) Каждый солдат, выходящий из лагеря с оружием, будет подвергнут обстрелу”. 15 сентября. Со стороны осаждающих делаются последние попытки урегулировать конфликт мирным путем, пытаются их уговорить сдать оружие и подчиниться генералу Занкевичу. В качестве парламентера выступает председатель полкового комитета 6-го Особого полка старший унтер-офицер Родин; его миссия оказалась неуспешной. Уверовав в бессилие властей(и на то существовали веские причины), предводители куртинцев даже не допустили Родина к общей солдатской массе. Руководители мятежников предпринимают ответные действия: передают в ряды осаждавших и французскому коменданту ряд прокламаций и воззваний, по большей части анонимных (однуиз нихнаписал младший унтер-офицер Глоба, в некотором роде - душа мятежа). Суть“пропаганды”сводилась к следующему: переходите в Куртин, наш враг немец, а не вы; необходимо не допустить кровопролития между русскими солдатами; генералу Занкевичу не подчиняться. Не обошлось и без угроз: куртинцы предупреждали подполковника Фарина, что если на них нападут, то“.... от 3-й бригады не останется и основания”. В результате “идеологической обработки”курновцев лишь единицы отказались участвовать в подавлении мятежа. Руководители мятежа успешно влияли только на оставшихся в Ля-Куртине, заявляя им, что по ним стрелять не будут, а орудия, которые они видят вдалеке -“.... пушки деревянные, сделанные по приказу генералов из простых бревен”. Очень и очень скоро подобные россказни будут опровергнуты. 16 сентября. В 10 часов утра время ультиматума истекло, никто не сдавался, и был открыт артиллерийский огонь; в течение дня выпущено 18 снарядов. “.... Настроение наших войск [т. е. атакующих] вполне удовлетворительно”. Вторая попытка Родина уговорить куртинцев сдаться оказалась также неудачной. 17 сентября. Утром выпущено 30 снарядов (т. е. всего с начала штурма было выпущено 48 снарядов, а не“три выстрела картечью”, как указывает С. Г. Сватиков). К вечеру сдалось около 8, 0 тыс. чел. “В лагере осталось несколько сот мятежников [укрывшиеся в здании офицерского собрания], среди них много главарей. Люди эти с наступлением темноты открыли ружейный и пулеметный огонь по нашим цепям”. Вечером сводный отряд генерала Беляева ворвался в лагерь. Оставшимся сражаться “до последнего патрона”была оказана медицинская помощь со стороны курновцев и желанию оборонявшихся к осажденным прибыл врач 2-го Особого полка с 4-мя фельдшерами (по словам врача, большинство из нежелающих сдаваться - пьяные).
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15
