Вопреки мнению большинства голосов в либеральной печати того времени, Чичерин и Герье полагали, что именно в упразднении общинного землевладения - ключ не только к повышению эффективности крестьянских хозяйств, но и к росту гражданской зрелости всего общества. Стремление же части либеральной журналистики видеть в идее выделения крестьян из общины - своекорыстную инициативу крупных землевладельцев, якобы стремящихся подчинить крестьян своей экономической и административной власти, с точки зрения Чичерина и Герье было лишено оснований. «Если дворянство, - писали они, - хочет беспрепятственно господствовать на общественном поприще, оно не может найти лучшего средства, как сохранение общинного владения. Этим способом масса крестьянства удерживается на таком уровне, который устраняет всякое соперничество».
С точки зрения Чичерина и Герье, возникновение класса крестьян - частных собственников и России «составляет необходимое последствие свободы». Они полемизировали и с распространенным среди части либеральной интеллигенции мнением будто купцы, скупающие дворянские имения, через несколько лет, разорившись, исчезнут как метеоры. «Из всех сословий русской земли, - утверждали, напротив, Чичерин и Герье, - купечество одно отличается расчетливостью. В отличие от барских привычек дворянства и от распущенности крестьянства, оно зорко следит за приходом и расходом каждой копейки».
В оценке перспектив этого сословия как основного источника формирующегося класса торгово-промышленной буржуазии Чичерин и Герье шли еще дальше, отдавая ему явное преимущество среди прочих: «Всех более будущности имеет у нас купечество».
В конечном счете, по мнению Чичерина, все зависело от исторического времени, в котором жила Россия, развиваясь более медленными темпами, чем Западная Европа. По мере накопления и созревания в обществе сил, адекватных тем, которые уже вполне сложились на Западе, у России есть перспектива обрести необходимые социальные основы и для становления конституционной монархии - наилучшего, с точки зрения Чичерина, воплощения идеи правового государства. В связи с этим он больше, чем кто-либо другой из либеральных мыслителей и публицистов, уделял внимание разработке проблемы оптимальных сроков, темпов, этапов, общей последовательности задач, решаемых на пути приближения сравнительно отсталой страны к осуществлению европейских идеалов гражданской и политической свободы [24, стр. 101-102].
1.7.3 А.Д. Градовский о положении и перспективах дворянства и крестьянства в пореформенной России
У Градовского требование гражданских свобод - центральное в его программе - никак не соединяется с задачами социально-экономических перемен. Поднятые народнической мыслью проблемы пореформенной деревни с ее малоземельем и пролетаризацией крестьянства не нашли у него никакой - пусть даже самой общей поддержки. Он попросту отмахнулся от них, как от второстепенных, малозначащих. О крестьянском малоземелье упоминал мимоходом - как о мелком, частном недостатке деревенской жизни. Улучшение положения крестьянства связывал с податной и паспортной реформами. Доказывая, что «материальное благополучие народа встречает непроходимые преграды в неудовлетворительной финансовой системе», он не упоминает о главной преграде - земельном вопросе. И голод в Поволжье весной 1880 г. и конфликты крестьян с помещиками (на его родине в Валуйском и Бирючинском уездах Воронежской губернии - непрерывные) так и не заставили Градовского задуматься над грозным для крестьянской страны аграрным вопросом. Его мысль была сосредоточена исключительно на политическом освобождении. Такая позиция выглядит весьма ограниченной на фоне либерально-демократической печати, где статистическими данными доказывалась недостаточность крестьянского надела для прокормления средней крестьянской семьи. Градовский не признавал приоритет интересов крестьянства в такой земледельческой стране как Россия. Считая общее экономическое состояние неудовлетворительным, он утверждал, что оно равно неблагоприятно и для помещиков, и для крестьян. Он не видел «крупного и гордого землевладения, являющегося действительной силой в государстве» и рассуждал о тяжелом положении помещиков, вынужденных, как и крестьянин, искать своих «отхожих промыслов» - в банке или железнодорожной администрации и закладывать имения в банк, «подобно тому, как крестьянин закладывает землю ростовщику». Не отрицая тяжелого положения деревни, Градовский не склонен связывать его с последствиями реформы 1861 г.: он видит здесь «плод многих других условий, которые вообще понизили значение землевладения, благодаря которым оно пришло в упадок». Сетуя на то, что наше земледелие не имеет промышленного и коммерческого характера, как на Западе, либеральный профессор и не пытался объяснить стародавний способ ведения хозяйства крестьянством [24, стр. 136-137].
1.8 Исторические взгляды идеологов российского либерализма
1.8.1 Историческая концепция К.Д. Кавелина
Применяя триадическую схему Гегеля, Кавелин выделяет в истории России три этапа: родоплеменной (тезис), семейный, или вотчинный (антитезис) и государственный (синтез). Первый этап приходится на время княжения Ярослава Мудрого, который «задумал основать государственный быт на Руси и утвердил ее политическое единство на родовом начале». Власть сосредоточивается в руках одного княжеского рода, который и представляет систему государственного правления. Однако так продолжается недолго, поскольку родовой принцип не знает личности, отделенной от семьи, клана. Между тем только личность, свободная от кровно-родственных связей, способна удержать вертикаль власти. В родовой системе юридическими лицами выступают не отдельные индивиды сами по себе, а вожди, родоначальники, и число их растет по мере умножения членов княжеского рода. Они начинают срастаться с местными племенами, подвигая их к обособлению и раздроблению целостности государства. Упрочивается антитезис - удельно-вотчинное правление, семейно-родовой быт вместо государственного. Наконец, «отрицание отрицания» или синтез - новое объединение России на основе развития идеи государства, связанного с представлением о самоценности лица государя, правителя. Это период московской централизации. «История Московского княжества, - пишет Кавелин, - есть по преимуществу история политическая… Политическая система, созданная московскими великими князьями, - нечто совершенно новое в русской истории: она представляет полное отрицание всех прежних систем, не в одних явлениях, но в самом основании… На сцену действия выступает личность. Она непроизвольно выходит из кровного союза, ставит себя выше семьи: она отрицает их во имя идеи, и эта идея - государство». С этой точки зрения, Петр I лишь завершает то, что было начато еще Иваном Калитой. Полемизируя со славянофилами, утверждавшими, будто петровская европеизация «пришла слишком внезапно, действовала круто, насильственно», Кавелин утверждает, что «эпоха реформ… была подготовлена всем предшествующим бытом», ее «навязала» Петру I, дала средства «сама старая Русь». Уже тогда «оба эти начала - государственное и родовое - не могли уживаться вместе в одном и том же обществе; рано или поздно, но одно должно было вытеснить другое». Торжество государственной идеи свидетельствует о, безусловно, европейской направленности русского историко-политического процесса; поэтому правомерно ожидать, что, в конечном счете, пути России сомкнутся с путями Запада [15, стр. 136-137]
Такова суть исторической концепции Кавелина. Проиллюстрируем эту концепциями несколькими выдержками из научных работ Кавелина. В работе «Взгляд на юридический быт древней России (1847)» он пишет: «Европа и Россия прожили много веков, чуждаясь друг друга, как будто с умыслом избегая всякого близкого соприкосновения. Европа об нас ничего не знала и знать не хотела; мы ничего не хотели знать о Европе. Были встречи, но редкие, какие-то официальные, недоверчивые, слишком натянутые, чтоб произвести действительное сближение. Еще и теперь, когда многое переменилось, Европа больше знает какие-нибудь Караибские острова, чем Россию. Есть что-то странное, загадочное в этом факте…
С XVIII века наше отчуждение, холодность к Европе вдруг совершенно исчезают и заменяются тесной связью, глубокой симпатией. Так же ревностно принялись мы отказываться от своего и принимать чужое, европейское, как прежде отказывались от чужого и держались своего. Наших старинных обычаев, природного языка, самого имени мы стали стыдиться…
Наша история представляет постепенное изменение форм, а не повторение их; следовательно, в ней было развитие, не так, как на востоке, где с самого начала до сих пор все повторяется почти одно и то же, а если по временам и появлялось что-нибудь новое, то замирало или развивалось на европейский почин. В этом смысле мы народ европейский, способный к совершенствованию, к развитию, который не любит повторяться и бесчисленное число веков стоять на одной точке…
Никогда иноплеменные завоеватели не селились между нами и потому не могли придать нашей истории свой национальный характер. Много народов прошло через Русь. Торговый путь и восточные монеты, находимые в России, указывают на беспрестанные сношения с иностранцами. Были и завоевания: авары, хазары, какие-то северные выходцы, кажется, норманны, и татары попеременно покоряли русских славян, опустошали их земли и собирали тяжкую дань. Но все эти приязненные и неприязненные столкновения с иноплеменниками не имели и не могли иметь, в самой малой степени, тех последствий для нашей последующей истории, какие имело в других землях поселение завоевателей у туземцев и смешение их между собою.
Каковы бы ни были варяги, пришедшие к нам, их значение в русской истории весьма важно. Они принесли с собою первые зачатки гражданственности и политического, государственного единства всей русской земли… Со времен варягов появляются в России элементы, ей до того совершенно неизвестные. Она была раздроблена; варяги соединяют ее в одно политическое тело. Первая идея государства на нашей почве им принадлежит. Они приносят с собою дружину, учреждение не русско-славянское, основанное на начале личности и до того чуждое нашим предкам, что в их языке нет для него даже названия… Варяги приносят с собою право князя наследовать после смерда-поселянина и новую систему управления, неизвестную семейно-общинной доваряжской Руси… Наконец, варягам принадлежит начало вир, или денежных плат за преступления в России: название и чистовое сходство с германскими вирами обличают в наших вирах неславянское происхождение.
Монголы сделали много зла России: из конца в конец они ее опустошили, и опустошали не раз. Рабские привычки, понятия, наклонность, уловки - хотя и обманчивы, но единственная защита слабого против дикой силы - если не впервые тогда у нас появились, то усилились. Несмотря на это, они играют важную отрицательную роль в нашей истории…
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20
