1919 год как начало нового периода мы выделяем условно, в силу того что, в этом году была осуществлена последняя попытка издания сборника, где интеллигенция рассматривалась с религиозно-философских позиций. Далее изучение интеллигенции сводится, по сути, к изучению народничества как движения разночинной интеллигенции. Теоретические разработки самого феномена интеллигенции до 1990-х годов были крайне незначительны. Поэтому историографию интеллигенции советского времени мы будем рассматривать с точки зрения изучения народничества.
На первом этапе революционное народничество исследовалось интенсивно и плодотворно. До середины 30-х годов идейный контроль над историками СССР не был столь жестким, как в последующие годы. Хотя труды и высказывания классиков марксизма-ленинизма о народничестве усиленно пропагандировались, все же советские ученые сохраняли отчасти творческую свободу и успели к середине 30-х годов создать много интересных монографий. Видное место отводилось народничеству в общих курсах российской истории - М. Н. Покровского, Н. А. Рожкова, С. А. Пионтковского.
К середине 30-х годов в нашей литературе уже преобладал восходящий к Ленину, но хорошо аргументированный взгляд на народничество как на идеологию крестьянской демократии, господствовавшую в русском освободительном движении с начала до конца его разночинского этапа. Движение 60-70-х годов рассматривалось в неразрывном единстве как революционно-народническое.
С 1935 г. научная разработка истории народничества оказалась под запретом. Все деятели народничества - и либеральные, и революционные - были помещены под один ярлык "народники", объявлены "злейшими врагами марксизма". Революционное движение с середины 1860-х по начало 1880-х годов - была выброшена из отечественной историографии и почти четверть века оставалась как исследовательская проблема на положении залежи. Вся работа по исследованию разночинского этапа сосредоточилась на первой половине 60-х годов, а точнее - на взглядах и деятельности А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского и узкого круга их соратников.
Только после ХХ съезда КПСС (1956 г.) ситуация изменилась. В мае 1956 г. появилась и взбудоражила историков статья П. С. Ткаченко "О некоторых вопросах истории народничества" с призывом восстановить разработку народнической проблематики, пойти вперед от того рубежа, который был достигнут в 1935 г. За статьей Ткаченко последовали другие, аналогичные по смыслу, статьи, а в 1957 г. вышла и первая после 20-летнего перерыва монография на революционно-народническую тему - "Русская секция I Интернационала" Б. П. Козьмина.
В январе 1961 г. при Институте истории была создана проблемная Группа по изучению общественного движения в пореформенной России, которая объединила и координировала усилия народниковедов фактически всей страны. Таким образом, после долгого запрета вновь открылись возможности для изучения народничества, и наши историки, а также философы, экономисты, литературоведы не замедлили использовать их. За короткое время с конца 50-х по начало 70-х годов были монографически разработаны почти все основные аспекты революционно-народнической проблематики.
Общий очерк движения революционных народников от Герцена и Чернышевского до "Народной воли" первым после ХХ съезда КПСС опубликовал Ш. М. Левин. Его труд (в целом весьма обстоятельный, как и все, что создано этим историком - может быть, крупнейшим после Б. П. Козьмина знатоком народничества) был написан большей частью еще в "запретное" для народнической проблематики время и местами несет на себе печать того времени. Так Левин доказывал, будто народничество "окончательно сложилось как доктрина" лишь к 70-м годам и что поэтому надо различать внутри разночинского этапа периоды "революционно-демократического просветительства" 60-х и "революционного народничества" 70-х годов.
Менее подробно, но более точно и современно изложил всю историю революционного народничества В. Ф. Антонов в научно-популярном пособии для учителей "Революционное народничество" (М., 1965). Здесь хорошо показано принципиальное единство революционно-народнического движения 60-70-х годов.
О "хождении в народ" почти одновременно были подготовлены две монографии (кстати, обе защищенные в качестве докторских диссертаций) - Б. С. Итенберга и Р. В. Филиппова. Б. С. Итенберг впервые комплексно рассмотрел все стороны "хождения в народ" как исследовательской проблемы. Опираясь на богатейший массив источников, он выявил предпосылки "хождения" и проследил его эволюцию (как процесс наращивания сил) от Герцена, который первым бросил лозунг "В народ!", до массового похода народников в деревню 1874 г. и далее, до начала "Земли и воли" 1876-1879 гг. Тем самым доказана идейная, деловая и даже организационная преемственность революционного народничества 60-х и 70-х годов. Несколько иначе подошел к проблеме Р. В. Филиппов. Не углубляясь в практический аспект "хождения", он попытался выяснить закономерности развития теории и тактики революционного народничества и выдвинул сенсационную версию о том, что главным тактическим направлением в народничестве 70-х годов было не бакунистское и не лавристское, как обычно считают, а "революционно-пропагандистское", воплощенное в тактике Большого общества пропаганды 1871-1874 гг. и свободное от крайностей бакунизма и лавризма.
Важным дополнением к трудам Б. С. Итенберга и Р. В. Филиппова служит книга В. Ф. Захариной "Голос революционной России. Литература революционного подполья 70-х годов ХIХ в. "Издания для народа" (М., 1971).
"Земля и воля" монографически исследована в книге П. С. Ткаченко "Революционная народническая организация "Земля и воля"" (М., 1961).
Наибольший интерес у историков народничества всегда вызывала "Народная воля". О ней только за 5 лет с 1966 по 1971, кроме ряда диссертаций и множества статей, были изданы четыре монографии.
О "Черном переделе" монографий нет до сих пор, но еще в 60-е годы ему были посвящены обстоятельные статьи Ш. М. Левина и Е. Р. Ольховского.
В 70-80-х годах выходила литература главным образом биографическая. Таковы книги А. А. Демченко о Н. Г. Чернышевском, Н. М. Пирумовой о А. И. Герцене и М. А. Бакунине, Б. С. Итенберга и В. Ф. Антонова о П. Л. Лаврове, Б. М. Шахматова о П. Н. Ткачеве, Э. С. Виленской о Н. К. Михайловском. Увидели свет биографии П. А. Кропоткина, Н. А. Морозова, Г. А. Лопатина, А. Д. Михайлова, М. Ф. Фроленко, Н. И. Кибальчича, П. И. Войноральского, А. В. Якимовой, С. Н. Халтурина, А. И. Ульянова, Н. К. Судзиловского-Русселя, труд Е. А. Таратута о С. М. Степняке-Кравчинском. Значимое место уделено народничеству в коллективной монографии о второй революционной ситуации в России (отв. ред. Б. С. Итенберг). После распада СССР историки уже не проявляют былого интереса к народничеству, как и вообще к революционному движению.
После распада СССР в начале 1990-х интерес к интеллигенции как уникальному русскому феномену возрос. В эти годы становления "новой" России проблема интеллигенции вновь выдвинулась на одно из первых мест в в исторических и философских исследованиях. Вышло множество работ по определению истоков, сущности и роли интеллигенции в жизни русского общества. Тремя наиболее значимыми событиями этого времени стали межгосударственные конференции по проблеме интеллигенции в Иваново в 1995 и 1998 годах, результаты которых опубликованы в сборниках тезисов выступлений и международная конференция в Неаполе в 1997 году, по итогам которой также выпущен сборник "Русская интеллигенция и западный интеллектуализм история и типология" из научных трудов ее участников: Б. А. Успенский "Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры", Витторио Страда (Венеция) "Интеллигенция как зеркало европейской революции", Серджо Бертолисси (Неаполь) "Три лика русской интеллигенции: Радищев, Чаадаев, Сахаров" и ряд лругих.
В 1999 году вышел интересный сборник статей об интеллигенции "Русская интеллигенция: история и судьба", содержащий труды по истории, философскому и социологическому толкованию русской интеллигенции. При этом в статьях содержатся порой совершенно противоположные трактовки. Если К.Б. Соколов отрицает исключительность интеллигенции как чисто русского явления, то Н.И. Балашов обосновывает русский характер этого явления.
В 2006 году опубликована замечательная монография В.В. Тепикина "Культура и интеллигенция", где автор ввел свое определение термина "интеллигенция" и выделил десять ее признаков.
I. Русская интеллигенция XIX века: понятие, формирование, состав
Начиная данное исследование, необходимо обратиться к терминологии, а точнее - к главному понятию, не уяснив которое, трудно будет разобраться в главной проблеме. Итак, обратимся к истории термина "интеллигенция".
Словарь С.И. Ожегова определяет понятие "интеллигенции" следующим образом: "Интеллигенция - люди умственного труда, обладающие образованием и специальными знаниями в различных областях науки, техники и культуры; общественный слой людей, занимающихся таким трудом". По мнению В. Даля, интеллигенция - "разумная, образованная, умственно развитая часть жителей".
Часто это понятие выводят из латинского intelligentia - "понимание, познавательная сила, знание". На самом деле первоисточником его является греческое слово noesis - "сознание, понимание их высшей степени". Этот концепт противопоставлялся более низким степеням сознания - dianoia - "образ мыслей, размышление" и episteme - "научное знание", и объединяла их как высшая категория. Затем уже в римской культуре возникло собственно слово intelligentia, означавшее сначала просто "хорошая степень понимания, сознания", без греческих тонкостей. Лишь к закату Рима оно приобрело тот смысл, в котором и перешло в классическую немецкую философию, во французскую науку.
В Россию понятие "интеллигенция" проникает трудами Гегеля, Шеллинга, а также французских авторов. Первые русские переводчики Шеллинга переводили его термин "Intelligenz" как "разумение", а заглавие книги Ипполита Тэна "De l'intellegence" как "об уме и познании". Именно в таком отвлеченно-философском смысле слово и стало употребляться в русском языке.
Долгое время считалось, что собственно русское слово "интеллигенция" было введено в 1860-е годы Боборыкиным, о чем он и сам говорил в начале XX века: "Около сорока лет назад, в 1866 г., в одном из своих драматических этюдов я пустил в обращение в русский литературный язык как жаргон <...> слово "интеллигенция", придав ему то значение, какое оно из остальных европейских языков приобрело только у немцев: интеллигенция, т.е. самый образованный, культурный и передовой слой общества известной страны. Тогда же я присоединил к нему одно прилагательное и одно существительное <...> интеллигент и интеллигентный".
На самом же деле, во-первых, слово впервые было употреблено В.А. Жуковским в 1836г., а во-вторых, в 1866 г. Боборыкин употребил его вовсе не в том значении, о котором писал спустя почти полвека. Однако обо всем по порядку. Согласно исследованию С.О. Шмидта, слово "интеллигенция" присутствует в дневниковой записи В.А. Жуковского от 2 февраля 1836г. В ней идет речь о возмутительном случае, когда сразу после пожара с сотнями жертв у Адмиралтейства, почти рядом, на Невском в тот же день состоялся веселый бал в доме В.В. Энгельгардта. Бал превратился чуть ли не в беснование, где участвовали многие петербургские дворяне, "которые у нас представляют,- иронично замечает Жуковский,- всю русскую европейскую интеллигенцию" и где "никому не пришло в голову (есть исключения), что случившееся несчастье есть дело всеобщее". Иначе говоря, поэт не осознает еще интеллигенцию как специфическое русское явление (примечательно, кстати, что и сейчас некоторые ученые, занимающиеся проблемой интеллигенции, не признают исключительно русского содержания понятия, о чем будет сказано позже).
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14
