любящая несчастная Минни.
Моя Ольга, к счастью, также за отъезд в Ай-Тодор. Некоторые из ее сестер <госпитальные сестры милосердия. - Ю.К.> - настоящие революционерки и анархистки.
Несмотря на уговоры ближайших родственников, Мария Федоровна не хотела покидать Киев и переезжать в Крым, мотивируя свой отказ тем, что желает быть ближе к своему сыну Ники. Она продолжала посещать госпиталь к большому беспокойству окружающих. Только после того, как в один из дней, подъехав к зданию госпиталя, она увидела закрытые госпитальные ворота, а главный врач, ссылаясь на мнение медперсонала, прямо заявил, что ее присутствие является нежелательным, вдовствующая императрица дала свое согласие на отъезд из Киева. К этому времени Киевский местный совет издал приказ о необходимости всем членам бывшей императорской семьи покинуть город.
В конце марта 1917 г. Мария Федоровна с дочерьми Ксенией и Ольгой, и их мужьями - великим князем Александром Михайловичем и полковником Н.А. Куликовским переехали в Крым. Здесь вдовствующая императрица находилась в течение двух с половиной лет, до апреля 1919 г., сначала в Ай-Тодоре, затем в Дюльбере и Хараксе. Это пребывание стало для нее практически домашним арестом, полным постоянных лишений и унижений.
В имении Ай-Тодор, кроме императрицы, проживали ее дочери: старшая - Ксения Александровна с мужем Александром Михайловичем и их семеро детей: Андрей, Никита, Ростислав, Федор, Дмитрий, Василий. Младшая дочь Ольга Александровна жила здесь со своим вторым мужем - подполковником в отставке Н.А. Куликовским и новорожденным сыном Тихоном. Вместе с ними были графиня Менгден, фрейлина великой княгини Ксении Александровны Софья Дмитриевна Евреинова и генерал Фогель.
В имении Чаир жили великий князь Николай Николаевич с супругой Анастасией Николаевной, князь С.Г. Романовский, граф С.В. Тышкевич с супругой, князь В.Н. Орлов, почетный лейб-медик, доктор Борис Захарович Малама и генерал Болдырев.
В имении Дюльбер обосновались великий князь Петр Николаевич с супругой Милицей Николаевной, их дети Роман и Марина, генерал А.И. Сталь с дочерьми Еленой и Марией.
В Кореизе жила внучка Марии Федоровны Ирина с мужем князем Ф.Ф. Юсуповым (младшим).
Все эти имения находились под наблюдением команды, состоящей из 72 человек, большей частью матросов Черноморского флота и солдат из Ялтинской дружины под командованием прапорщика В.М. Жоржалиани. Караульные посты были соединены между собой, а также с канцелярией начальника охраны, находившейся в имение Чаир, полевыми телефонами. Телефонная связь с Ялтой и Севастополем поддерживалась через станцию Кореиз.
За всеми лицами, проживающими в имениях Ай-Тодор, Чаир и Дюльбер, устанавливалась «тайная охрана». Наблюдение осуществлялось с согласия ЦИК Севастопольского Совдепа. «Мы состояли под домашним арестом, - вспоминал зять Марии Федоровны великий князь Александр Михайлович, - и могли свободно передвигаться лишь в пределах Ай-Тодорского именья на полутора десятинах между горами и берегом моря. Комиссар являлся представителем Временного правительства, матросы же действовали по уполномочию местного Совета. Притеснения следовали одно за другим. Был составлен целый список запретов и список тех лиц, которых разрешалось принимать. Временами разрешение на посещение неожиданно отменялось, но затем без всяких объяснений, вновь давалось. И так все время».
В апреле 1917 г. в Ялту приезжала следственная комиссия. По указанию Петроградского Совета были произведены обыски, в частности, личного имущества Марии Федоровны, изъяты дневниковые записи. Матросы забрали Библию, которую она привезла из Дании, не тронув, по счастливой случайности, шкатулку с фамильными драгоценностями.
В письме к Ольге Константиновне в Павловск Мария Федоровна подробно описывает перенесенные унижения.
4 мая 1917 г. Ай-Тодор
Мой ангел,
Попытаюсь послать тебе это письмо с надежной оказией, но это пока не просто. Я надеюсь, что ты получила два моих последних письма. Я же, после того как покинула Киев, не получила ни одного.
Мы живем здесь совсем отрезанными от мира. На нас смотрят здесь, как на настоящих преступников и опасных людей. Трудно в это поверить. А как грубо и непристойно с нами обращались на прошлой неделе во время домашнего обыска!
В половине шестого утра я была разбужена морским офицером, вошедшим в мою комнату, которая не была заперта. Он заявил, что прибыл из Севастополя от имени правительства, чтобы произвести у меня и в других помещениях обыск.
Прямо у моей кровати он поставил часового и сказал, что я должна встать. Когда я начала протестовать, что не могу этого сделать в их присутствии, он вызвал отвратительную караульную, которая встала у моей постели. Я была вне себя от гнева и возмущения. Я даже не могла выйти в туалет. У меня было немного времени, чтобы набросить на себя домашний халат и затем за ширмой - легкую одежду и пеньюар.
Офицер вернулся, но уже с часовым, двумя рабочими и 10-12 матросами, которые заполнили всю мою спальню. Он сел за мой письменный стол и стал брать всё: мои письма, записки, трогать каждый лист бумаги, лишь бы найти компрометирующие меня документы. Даже мое датское Евангелие, на котором рукою моей любимой мамы было написано несколько слов, - все было брошено в большой мешок и унесено. Я страшно ругалась, но ничто не помогло.
Так я сидела, замерзшая, в течение трех часов, после чего они направились в мою гостиную, чтобы и там произвести обыск. Матросы ходили по комнате в головных уборах и рассматривали меня; противные, дрянные люди с наглыми, бесстыжими лицами. Невозможно поверить, что это были те, которыми мы прежде так гордились.
Нельзя описать мои гнев и негодование! Такой стыд и позор! Никогда не забуду этого и, боюсь, не смогу простить им их поведение и беспардонное обращение.
Все мы были арестованы, каждый в своей комнате, до 12 часов, после чего, наконец, получили первый кофе, но не получили разрешение покинуть дом. Ужасно!
Я думала о А[лександре] М[ихайловиче], который был разбужен таким же образом, и у него тоже все было перерыто и разбросано по полу. Никогда не видела ничего подобного. Все это было для меня шоком. Я чувствовала себя убийственно плохо и совершенно не могла после этого спать.
Невероятно, чтобы собственный народ обращался с нами так же, как немцы обращались с русскими в Германии в начале войны.
К сожалению, не могу больше писать. Мысленно обнимаю тебя и прошу Бога, чтобы Он послал тебе благословение, мой ангел, моя маленькая сестра. Всем от меня большой привет.
Твоя, всегда любящая, несчастная сестра.
Несмотря на явную опасность, Мария Федорона не собиралась покидать Россию, не веря в прочность новой власти, а главное - в то, что участь ее старшего сына и всей царской семьи предрешена. Размышляя о причинах случившегося, императрица 4 мая 1917 г. писала своему брату, датскому принцу Вальдемару: «Я, конечно, давно предчувствовала, что это случится, о чем несколько раз уже писала, но именно такую катастрофу предвидеть было нельзя! Как, оказывается, уже в прошлом году были возбуждены умы! Как долго играли с огнем, действуя наперекор здравому смыслу, закрывая глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать, и тем самым - способствовали революции.
Одна ошибка следовала за другой, почти каждую неделю смена министерства и, наконец, это невероятное назначение Протопопова, который оказался настоящим подлецом и предателем, а она считала его самым лучшим и преданным другом! Чтобы оправдать себя, он, наверное, говорил: «А как мне надо было себя вести с этими двумя сумасшедшими…» Какой низкий человек, негодяй, он все время лгал им в лицо, что все хорошо и что она умнее, чем даже Екатерина Вторая! Что, должно быть, она думает и чувствует сейчас, несчастная!
Я не получала от них совсем никаких известий, очень обеспокоена и не знаю, как чувствует себя мой бедный Ники и как с ним обращаются. Все более чем жестоко, и ты можешь представить, как все это мучает и терзает меня день и ночь. К тому же неизвестно, каково будет их денежное обеспечение, так как земли у семьи уже конфискованы, и потому, наверное, им остается питаться лишь воздухом и водой. <…>
Одна из стокгольмских газет сообщила, что судьба бросила меня якобы на сторону революции. Я была крайне возмущена, прочитав это сообщение, надеюсь, что никто из вас не поверил этому. Только сумасшедший может написать обо мне что-либо подобное. Пишут также и о том, что я как будто просила о разрешении уехать, но я и не думала делать это.
Мне, к сожалению, нечего просить у Красного Креста, все то, чем я владела, у меня забрали. К счастью, сейчас его возглавляет граф Игнатьев вместе с раньше возглавлявшим его Ильиным. В этом смысле я, вероятно, нахожусь в надежных руках. Слава Богу! <…>
Я никогда не могла представить себе, что нас вышвырнут и что придется жить, как беженцам, в своей собственной стране! (ГАРФ. Ф. 642. Оп.1. Д.615. Л.18. Пер. с дат. Ольги Крог)66.
По жалобам Александра Михайловича и его жены Ксении Александровны относительно краж, имевших место во время майского обыска в Ай-Тодоре, из Севастополя прислали следственную комиссию, и 1 июня 1917 г. все члены бывшей императорской семьи были заслушаны.
Три недели спустя Мария Федоровна рассказывает об этом невестке в письме в Павловск.
21 июня 1917 г. Ай-Тодор
Мой милый ангел,
Не могу выразить тебе, как я счастлива получить, наконец, от тебя сердечное письмо. Спешу поблагодарить тебя от всего сердца.
Для меня огромная радость получить весточку от родных и близких, настоящий праздник и огромное утешение в моей теперешней жизни, так как я чувствую себя совершенно потерянной и ненужной.
Со времени моего последнего письма, я пережила страшные унижения. Новая Комиссия, состоящая из 14 лиц, прибыла из Севастополя, чтобы провести допрос по обстоятельствам дела. Комната была оборудована под трибунал с большим столом, вокруг которого сидели «генерал» и другие судьи. Нас всех вызывали, и мы должны были отвечать на вопросы.
Для того, чтобы не говорить, я сделала на листке бумаги короткую запись. К счастью, со мной был Сандро, и это придавало мне силы и уверенность. Я сидела между матросом и солдатом, дрожа от гнева и негодования из-за неслыханного обращения.
После того как бумага была зачитана и начался допрос, один из судей спросил меня, могу ли я вспомнить, что я говорила тем, кто делал обыск. Я отвечала громким и отчетливым голосом: «Естественно, я <не> смогу вспомнить. Это более чем вероятно, особенно, если вас будят ночью посторонние люди в вашей спальне». Не могу вспомнить, какие слова я еще говорила. Они были записаны в новом протоколе, который затем был подписан.
Ты можешь представить себе, как я кипела внутри. Эта комедия продолжалась полчаса, после чего я, наконец, получила разрешение уйти. Бедняга Ксения должна была дважды давать показания по поводу кольца, которое было у нее украдено во время обыска - прекрасного рубина, подаренного ей Сандро по случаю рождения детей. Они так до сих пор и не получили назад свои вещи.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
