«Но было бы неверно именовать Смутой промежуток времени исключительно с 1598 по 1613 год. Смута, как скрытая болезнь, задолго до эпохи самозванцев подтачивала силы Русского государства»[30,c.31]. Это было время упорной и жестокой борьбы боярских партий, группировок духовенства и народа, вовлекаемого в конфликты противоборствующими сторонами, Ливонская война и эксцессы опричников разоряли население, экономический упадок крестьянских хозяйств, дополнялся стихийными бедствиями, невиданными по масштабам неурожаями, голодом и массовыми эпидемиями. «Русь после смерти Ивана Грозного, как после смерти всякого деспота, распрямилась, и вместо того, чтобы получить благословенное царствование, медленно втягивалась в водоворот безвластия»[1,c.97].
В то же время Смута -- это время величайшего героизма, самопожертвования, необоримой силы народного духа. Тысячи русских людей, принадлежавших к разным сословиям, спасли страну от грозившей катастрофы, отстояли ее независимость и восстановили государственность.
И в то же время Смута - это время, когда на царский престол могла взойти личность Лжедмитрия I, о которой до настоящего времени среди историков не утихают споры. Кем же он был?
Среди историков взаимно существуют несколько версий о человеке, одиннадцать месяцев занимавшем в XVII веке первое место в России. В его лице пытались видеть:
- поляка или литовца по происхождению, чуть ли не внебрачного сына польского короля Стефана Баторина, специально подготовленного иезуитами;
- неизвестного русского, найденного для этой роли боярами, чтобы свергнуть Бориса Годунова;
- истинного представителя великокняжеской династии Рюриковичей, спасенного от убийц в Угличе;
- и, наконец, Григория Отрепьева, беглого дьякона московского Чудова Монастыря, выдававшего себя за сына Ивана IV - Дмитрия.
До настоящего времени неизвестно, кто он был на самом деле, хотя о его личности делалось много разысканий и высказано много догадок. Московское правительство объявило его галицким боярским сыном Гришкой Отрепьевым только в январе 1605 года. Раньше в Москве, вероятно, не знали, кем счесть и как назвать самозванца. Достоверность этого официального показания принимали на веру все старые наши историки, принимал и С. М. Соловьев, который держался, однако, того убеждения, «..что обман самозванца с его стороны был неумышленный и что Отрепьев сам верил в свое царственное происхождение»[31, T,.c.134].
В 1864 году явилось прекрасное исследование Костомарова Н.И. относительно личности первого самозванца. В этом труде он доказывает:
- во-первых, что Лжедмитрий и Отрепьев два разных лица;
- во-вторых, «…вопрос о том, кто был этот загадочный человек, много занимал умы и до сих пор остался неразрешенным. Его поведение было таково, что скорее всего его можно было признать за истинного Димитрия; но против этого существуют важные доводы…» - пишет Костомаров Н.И. в своей научной работе «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей»[24,c.312];
- в-третьих, самозванец был делом боярских рук. Виднейшим деятелем этой интриги Костомаров считает Богдана Бельского.
В том же 1864 году появилась статья Бицына («День», 1864, № 51 и 52, и «Русский Архив» 1886 г.: «Правда о Лжедмитрии»). Бицын (псевдоним Павлова) старается доказать, что в Москве к самозванству готовили именно Григория Отрепьева, но что царствовал будто бы не он: в Польше Отрепьева заменили каким-то другим неизвестным лицом, подставленным иезуитами.
В 1865 году появился еще труд о Лжедмитрии В.С. Иконникова. В своей статье «Кто был первый Лжедмитрий» («Киевские Университетские Известия», февр. 1864 г.) Иконников берет в основу своего исследования точку зрения «французского служилого человека Я. Маржерета» и некоторых других современников, что Лжедмитрий есть истинный царевич, спасенный вовремя от убийц.
Затем является в 1866 года статья Добротворского («Вестник Западной России» 1865--1866, кн. 6 и 7), которому удалось найти документ, гласящий, по его мнению, что Лжедмитрий был не кто иной, как Отрепьев. Документ этот -- надпись на одной из книг библиотеки Загоровского монастыря (Волынской губернии). «В книге «Василия Великого о постничестве» внизу по листам отмечено: «Лета от сотворения мира 7110 (1602), месяца августа в четырнадцатый день, сию книгу... дал нам, иноку Григорию, царевичу московскому с братией, с Варлаамом да Мисаилом, Константин Константинович... княже Острожское, воевода Киевский» [26,c.285]. Из данной надписи можно предположить, что Отрепьев с Варлаамом и Мисаилом был в Киеве и получил эту книгу от князя Острожского. Часть надписи, однако, со словами «иноку Григорию», сделана иной рукой, чем остальная надпись. Добротворский сличал этот почерк с документом, на котором была подпись Лжедмитрия, и почерки ему показались тождественными.
Из позднейшей литературы о самозванце упомянем: «Исследование о личности первого Лжедмитрия», принадлежащее Казанскому и помещенное в «Русском Вестнике» за 1877 год (Казанский видит в самозванце Отрепьева); затем ряд изысканий отца Павла Пирлинга («Rome et Demetrius» и др.), который воздерживается от категорических заключений о происхождении самозванца, но всего скорее думает об Отрепьеве.
Особенно ценно изданное отцом Пирлингом facsimile письма самозванца к папе. «Знатоки польских рукописей XVI--XVII вв., гг. И. А. Бодуэн де Куртенэ и С. Л. Пташицкий, склонны думать, что манускрипт писан по-польски русским (и даже московским) человеком»[33,c.229].
При разногласии исследователей и неполноте исторических данных составить себе определенное мнение о личности названного Дмитрия трудно. Большинство историков признает в нем Григория Отрепьева; Костомаров прямо говорит, что ничего не знает о его личности, а В.С. Иконников и граф С.Д. Шереметев, профессор Бестужев - Рюмин признают в нем настоящего царевича.
Самый крупный знаток Смутного времени С. Ф. Платонов пришел к заключению, что вопрос о личности самозванца не поддается решению. Подводя итог своим наблюдениям, историк с некоторой грустью писал: «Нельзя считать, что самозванец был Отрепьев, но нельзя также утверждать, что Отрепьев им не мог быть: истина от нас пока скрыта» [26,c.287].
Столь же осторожной была точка зрения профессора В.О. Ключевского. Как отметил этот историк, личность неведомого самозванца остается загадочной, несмотря на все усилия ученых разгадать ее; трудно сказать, был ли то Отрепьев или кто другой, хотя последнее менее вероятно. Анализируя ход Смуты, В.О. Ключевский с полным основанием утверждал, что «важна была не личность самозванца, а роль, им сыгранная, и исторические условия, которые сообщили самозванческой интриге страшную разрушительную силу»[19,c.246 ].
Наиболее распространенной и признанной оказалась последняя версия, основанная на сохранившихся источниках правления Годунова, царствования Василия Шуйского и дома Романовых. Блестяще написанная придворным историком царей Романовых Н.М. Карамзиным история государства российского для всего последующего поколения историков не оставляла сомнений, что под личиной царевича Дмитрия скрывался расстрига Григорий Отрепьев.
Данная версия о том, кто скрывается под именем «царевича Дмитрия» после тщательного расследования правительства Годунова в 1605 году, и после дополнительного расследования комиссии в царствовании Василия Шуйского, в результате полученных сведений о похождениях реального Отрепьева, показаний его матери, дяди и других родственников, изучения событий 1600-1606 годов звучит примерно так.
В миру - Юрий, в монашестве - Григорий, Отрепьев был сыном мелкого обедневшего Галицкого дворянина Богдана Яковлевича Отрепьева, дослужившегося до стрелецкого сотника. Малолетнего Юшку воспитывала мать, так как отец был убит в пьяной драке не за долго после рождения сына. Позже отрок отправился в Москву, где служил у бояр Романовых и у князя Бориса Черкасского, которые в 1600 году попали в опалу. После службы у бояр Юрий постригся в монахи под именем Григория. Что побудило его к этому шагу точно не известно.
Молодой чернец Григорий скитался по разным монастырям, попав, наконец, в столичный Чудов монастырь, где на первых порах жил в келии под началом своего деда Замятни.
Здесь в полной мере проявились его способности. Очень скоро их заметил сам патриарх Иов, посвятив чернеца в дьяконы, взял его к себе для книжного дела. Владея каллиграфическим подчерком, тот не только переписывал книги на патриаршем дворе, но даже сочинял каноны святым, причем делал это лучше многих других книжников того времени. Добившись милостивого доверия патриарха, Григорий часто сопровождал его в царский дворец, где сумел вникнуть в суть придворных интриг и неоднократно слышал имя царевича Дмитрия. В тот период у него и созрело решение присвоить себе имя давно погибшего царевича. И как только решение стало окончательным, он в феврале 1602 года бежал за рубеж.
После скитаний по русским монастырям Отрепьев смело подался к запорожским казакам, в отряд знаменитого в то время старшины Герасима Евангелика. Здесь расстрига научился владеть мечом и ездить верхом, набрался воинской отваги и сноровки.
Затем он объявился в Польше, сменив доспехи воина на польскую и латинскую грамматику, которую с прилежанием штудировал в волынском городке Гощи. Оттуда Григорий поступил на службу к пану Вишневецкому, имевшему большое влияние при дворе.
Бытует легенда, что хитрец, заслужив внимание и расположение своего нового хозяина, притворился смертельно больным, на исповеди «открыл» свою тайну духовнику, что он -- «чудесно спасшийся Дмитрий». Тот не замедлил сообщить эту потрясающую новость пану Вишневецкому. Авантюра попала на нужную почву. Благодетель не мог не воспользоваться возможностью угодить будущему русскому царю, он предоставил «Дмитрию» великолепное жилище, богатую одежду и по всей Литве и Польше разнес весть о появлении чудесно спасшегося царевича. И кроме него нашлось достаточно охотников помочь «Дмитрию» вернуть законный престол: активное участие в судьбе изгнанника приняли брат Адама Вишневецкого, Константин, и его тесть сандомирский воевода Юрий Мнишек.
Представ перед польским королем Сигизмундом III, самозванец довольно связанно поведал о тайнах московского двора, но путано излагал рассказ о своем счастливом спасении. Избегая называть факты, имена, даты, он признавал, что его спасение остается тайной для всех, даже для его матери, до сих пор томящейся в одном из русских монастырей.
Для короля такая версия не имела большого значения. В личности самозванца он видел своего союзника, к тому же он придерживался враждебной точки зрения по отношению в России. По наущению иезуитов Сигизмунд решился на поддержку «Дмитрия», под маской добрососедства он попытался раздуть междоусобную войну, не решаясь открыто нарушить 20-летнее мирное соглашение, подписанное им с Борисом Годуновым. Таким образом, король признал в самозванце царевича Дмитрия, определил ему годовое содержание в 40 тысяч злотых, велел Вишневецким, Мнишеку и другим дворянам составить ему рать и выступить против Бориса.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
