Юрий Мнишек, человек чрезвычайно жадный и честолюбивый, стал верный союзником Лжедмитрия в реализации его планов. Для извлечения из этого партнерства наибольшей выгоды он решил породниться с будущим русским царем. Для этого он задумал брак с ним своей красавицы дочери Марины, которая была, не менее честолюбива и расчетлива. Таким образом, ее объявили невестой Лжедмитрия, а их законный брак условились оформить после занятия самозванцем престола в Москве. При этом Мнишек предъявлял будущему зятю целый список условий, которые тот должен был беспрекословно принять. Одним из этих условий было то, что после воцарения «царевич» обещает выслать Марине драгоценности из московской казны, а также уступает будущей супруге Новгород и Псков со всеми уездами и пригородами, чтобы «она могла судить и рядить в них самовластно». Также в грамоте, подписанной 12 июня 1604 года, сам Лжедмитрий отдавал Мнишеку в наследственное владение Смоленское и Северское княжества, кроме некоторых уездов, уже обещанных королю Сигизмунду.
В конце августа 1604 войско самозванца выступило из Львова. На русских окраинных землях он встретил мощную поддержку от козаков, южных дворян, которые были недовольны засильем московских дворян, горожан. Откликаясь на грамоты - призывы о присоединении, эти люди надеялись, что он облегчит их положение, сбросит власть Годунова и его бояр. Не прочь воспользоваться случаем, были многие бояре, недовольные Годуновым.
В пользу версии, что царевич Дмитрий - неизвестный русский, найденный для этой роли боярами, чтобы свергнуть Бориса Годунова говорит следующее. Еще в 1600 или 1601 году как сообщает один из офицеров «иностранного полка» француз Я. Маржерет, явился слух, что царевич Дмитрий жив. Борис «навел на себя негодование чиноначальников», что и «погубило доброцветущую царства его красоту». С.Ф. Платонов несколько раз повторяет, что Лжедмитрий был поставлен боярами, что об этом знал сам Годунов и прямо в лицо говорил это боярам. В соединении с этими известиями получает цену и указание летописцев на то, что Григорий Отрепьев бывал и жил во дворце у Романовых и Черкасских, а также рассказ о том, что Василий Иванович Шуйский впоследствии не обинуясь говорил, что признали самозванца только для того, чтобы избавиться от Бориса. В том, что самозванец был плодом русской интриги, убеждают и следующие обстоятельства:
- во-первых, по сказаниям очевидцев, названный Дмитрий был великороссиянин и бойко объяснялся по-русски, тогда как польская цивилизация ему давалась плохо;
- во-вторых, иезуиты, которые должны были стоять в центре интриги, если бы она была польской, за Лжедмитрия ухватились только тогда, когда он уже был готов, и, как видно из послания папы Павла V к сандомирскому воеводе, даже в католичество обратили его не иезуиты, а францисканцы;
- в-третьих, польское общество относилось с недоверием к царскому происхождению самозванца, презрительно о нем отзывалось, а к делу его относилось с сомнением.
На основании этих данных, возможно понимать дело так, что в лице самозванца московское боярство еще раз попробовало напасть на Бориса. При Федоре Ивановиче, нападая открыто, оно постоянно терпело поражения, и Борис все усиливался и возвышался. Боярство не могло помешать ему занять престол, потому что, помимо популярности Бориса Годунова, права его на царство были в глазах народа серьезнее прав всякого другого лица благодаря родству Бориса с угасшей династией. С Борисом-царем нельзя было открыто бороться боярству потому, что он был сильнее боярства; сильнее же и выше Бориса для народа была лишь династия Калиты. Свергнуть Бориса можно было только во имя ее. С этой точки зрения вполне целесообразно было популяризировать слух об убийстве Дмитрия, совершенном Борисом, и воскресить этого Дмитрия. Перед этим боярство и не остановилось.
О замысле бояр, должно быть, Борис узнал еще в 1600 году, и в связи с этим, вероятно, стоят опалы Бориса. Первая опала постигла Богдана Бельского. Он был сослан при Федоре, но потом прощен, так что ему позволили вернуться в Москву. Около 1600 года Борис отправил его в степь строить на реке Сев. Донце городок Царев-Борисов. Бельский очень ласкал там рабочих людей, кормил их, искал их расположения и показался опасным Борису. О том, за что он именно пострадал, передают различно, но его внезапно постигла опала, мучения и ссылка. Вообще это дело Бельского очень темно. Несколько больше мы знаем о деле Романовых. После Бельского пришел их черед. Романовых было пять братьев Никитичей: Федор, Александр, Михаил, Иван и Василий. Из них особенной любовью и популярностью в Москве пользовался красивый и приветливый Федор Никитич. Он был первым московским щеголем и удальцом. В 1601 году все Романовы были сосланы со своими семьями в разные места и только двое из них (Федор и Иван) пережили свою ссылку, остальные же в ней умерли. Вместе с Романовыми были сосланы и их родственники: князья Черкасские, Сицкие, Шестуновы, Репнины, Карповы. В опалах, следовавших за ссылкой Романовых, Борис почти не прибегал к казни, хотя для него дело стояло и очень серьезно: преследуя бояр, не пропуская никого за польскую границу, он, очевидно, с тревогой искал нитей того заговора, который мог его погубить призраком Дмитрия, и не находил этих нитей. Они от него ускользают, а через некоторое времени в Польше является человек, который выдает себя за спасенного царевича Дмитрия.
Версию о том, что Лжедмитрий I - незаконный сын Стефана Батория выдвинул Конрад Буссов, немецкий наёмник на русской службе, ещё один очевидец времени Смуты. По его словам, интрига начиналась в Москве, среди недовольной правлением Бориса знати. По её наущению некий Григорий Отрепьев, монах Чудова монастыря, бежал на Днепр с заданием найти и представить к польскому двору подходящего самозванца, который мог сыграть роль погибшего царевича.
Монаха подгонять не пришлось; прибыв на польский рубеж, на Борисфен в Белоруссии (которая принадлежит польской короне), он немедля расставил сети и заполучил, наконец, такого, какого ему хотелось, а именно -- благородного, храброго юношу, который, как мне поведали знатные поляки, был незаконным сыном бывшего польского короля Стефана Батория. Этого юношу монах научил всему, что было нужно для выполнения замысла.
Тот же Отрепьев, по словам Буссова, передал подученному им самозванцу нательный крест с именем Димитрия и в дальнейшем вербовал для него людей в Диком поле.
Современные последователи теории о польском происхождении самозванца обращают внимание на его «слишком легкое» вхождение в страну, где даже один из самых ловких царских дипломатов дьяк Афанасий Власьев казался неуклюжим и необразованным «московитом», его умение ловко танцевать и ездить верхом, стрелять и владеть саблей, а также на его якобы «немосковский» говор, при том что, по сохранившимся сведениям, он совершенно свободно говорил по-польски.
Противники в свою очередь указывают на то, что Лжедмитрий I, кем бы он ни был, писал с ужасающими ошибками по-польски и по-латыни, бывшей в то время обязательным предметом для любого образованного поляка (в частности, слово «император» в его письме превращалось в «inparatur», а латинскую речь Рангони ему пришлось переводить), а также на видимую приверженность православию. Указывают также на недоверие к нему поляков и самого папы, прямо сравнившего «спасшегося царевича» с лже-Себастьяном португальским..
Людей, считавших Лжедмитрия I никаким не «лже», а самым настоящим царем, чудом спасшимся сыном Ивана Грозного, было немало и среди его современников, и среди историков. Уже Карамзин намеревался высказаться по сему поводу в «Истории государства Российского», но под давлением правительственных кругов склонился к традиционной версии. А такие историки, как Костомаров, Иловайский, Платонов (крупнейший специалист по русской Смуте), никогда не отождествляли Лжедмитрия I с Отрепьевым. Скажем, Костомаров в докторской диссертации, озаглавленной «Кто был Первый Лжедмитрий?», ясно показал, почему человек, 11 месяцев (1605 - 1606) занимавший московский престол, не мог быть Отрепьевым.
Еще дальше зашел граф С.Д. Шереметев, председатель российской Археографической комиссии: он был уверен, что тогда на Москве правил подлинный царевич Дмитрий. По этому вопросу Шереметев переписывался с профессором Петербургского университета К.Н. Бестужевым-Рюминым, и тот, будучи весьма осторожен в оценках, все же отвечал ему в одном из писем: «...теперь я вижу и считаю вероятным спасение Дмитрия...».
Подобное высказывание авторитетного историка многого стоит, и научная общественность страны ждала появления книги Шереметева. Но книга так и не вышла (по вине все тех же Романовых, 300 лет скрывавших свою причастность к самозванческой интриге!), а ее автора расстреляли в 1918 году.
В свете бытующих представлений о личности Лжедмитрия I версию графа Шереметева иначе как еретической не назовешь. Поэтому уместно спросить: а есть ли под ней какие-либо основания?
Для начала надо поставить ряд вопросов, либо совсем не разъясненных историками, либо разрешенных тенденциозно, с поправкой на официальную версию событий.
1. Почему в следственном деле, составленном комиссией князя Василия Шуйского по факту гибели царевича Дмитрия, нет показаний Марии Нагой - бывшей царицы, матери убиенного? Почему нет свидетельства врачей? Почему, наконец, тело не осматривали, а сразу отнесли в церковь и выставили охрану?
2. Был ли царевич действительно болен эпилепсией?
3. Почему так подозрительно схожи показания свидетелей, в том числе тех, кто лично не видел, как погиб царевич?
4. Почему стремительно расправились с предполагаемыми убийцами, даже не допросив их?
5. Чем объяснить поведение царского окольничего Андрея Клешнина, когда он увидел в церкви тело царевича?
6. Почему три дня спустя после угличских событий в Ярославле объявился Афанасий Нагой, испрашивающий у Джерома Горсея, торгового агента английского подворья в Ярославле, лекарства для Марии Нагой?
7. С какими целями приплывала на стругах в Углич казацкая ватага донского атамана Корелы, покинувшая город в день убийства царевича?
8. При каких обстоятельствах Григорий Отрепьев получил (да и получал ли?) от инокини Марфы, в миру Марии Нагой, нательный крестик ее сына?
9. Кто был таинственный монах Леонид, спутник Отрепьева в его скитаниях по монастырям? О Леониде рассказывают письменные источники того времени, но ни словом не упоминают нынешние учебники истории.
10. Чем объясняется несоответствие в возрасте между тем, кого принято именовать Лжедмитрием I, и настоящим Григорием Отрепьевым?
Если ответить на эти вопросы, сообразуясь с реалиями жизни, а, не подгоняя ответы под официальную версию, сложится картина, совершенно не похожая на привычную, и мы заглянем в такое темное закулисье отечественной истории, о коем и не догадывались.
Убийство царевича Дмитрия в Угличе 15 мая 1591 года послужило своего рода ключом, с помощью которого завели механизм русской Смуты XVII века. Едва о случившемся узнали в Москве, как в Углич отрядили правительственную комиссию во главе с князем Шуйским. Ему помогали митрополит Крутицкий Геласий, окольничий Андрей Клешнин и дьяк Елизар Вылузгин. Они учинили расследование и пришли к выводу, что царевич погиб от несчастного случая - сам накололся на нож во время эпилептического припадка.
Итоги работы комиссии отражены в следственном деле, озаглавленном «Обыск». Долгое время оно пылилось в архиве, но в конце концов попало на глаза исследователям. Тогда и выяснилось, что в нем не хватает весьма важных документов: показаний Марии Нагой, свидетельства о смерти царевича и протокола осмотра его тела. Почему? Может быть, состояние юриспруденции и медицины в конце XVI веке было таково, что подобные формальности не требовались? Но множество судебных дел, сохранившихся с той эпохи, доказывают: и акт об осмотре тела, и медицинское свидетельство были обязательны. В «Обыске» это правило нарушено. С какой же целью?
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
