Рефераты. Западники и Славянофилы. Проблема "Россия-Запад". Евразийство.

Красной» идее нужно противопоставить еще более мощ-ную и всеобъемлющую евразийскую идею, способную про-низать собою все этажи национального бытия. Тогда на новом историческом витке можно будет подойти к воскресению величественного русского задания, которое наши предки осознали еще с древних времен -- построению Государства Правды, соединяющего в себе правовые законы и гарантийные нормы с началами нравственности и совести. Идея эта явля-ется тем ключом, который открывает тайну управления ог-ромными пространствами Евразии, и евразийской психики, нормально ощущающей себя лишь в случае причастности к великому и справедливому государственному целому.

Два мира

Евразийство заключает в себе зерно стремления к истине обще-философской. Но применительно к евразийству законен и понятен также иной вопрос: вопрос об отношении выработанного круга мыслей к бурно текучему, кипящему потоку современности. В данном повороте евразийство сводится к стремлению осознать и осмыслить совершающийся и совершившийся выход России из рамок современной европейской культуры. В эту краткую формулу укладывается содержание значительной части развертывающегося исторического процесса... В то же время евразийство есть попытка истолковать этот выход с точки зрения исторической философии, которую оно приемлет. Для философии этой зарождение, развитие, умирание культур суть внятные непреложные факты; в восприятии этом судьбы индивидуальной культуры столь же ощутительны и живы, как и судьбы индивидуальной личности, хотя бы, - как общество над личностью, - существовала над отдельными культурами некоторая объединяющая черта... Восприятие -это не утверждает всестороннего сходства между судьбами культуры и судьбами личности; не означает приятия "натуралистического" или "органического" взгляда на общество. Смысл этого восприятия, - что оно утверждает действительное быванье общественно-культурых "зарождений", "расцветов", "упадков".

Чтобы понять, в каком смысле на этих страницах говорится "о выходе России из рамок современной европейской культуры", нужно обратиться к русскому прошлому, хотя бы недавнему. В рус-ском XIX веке явственно различимы два обособленных преемства. Одно обнимает занимающуюся в 30-40 годах зарю русского рели-гиозного творчества. Рождаясь из недр некоего древнего духа, с тру-дом преодолевая покровы окружающей среды, религиозное озаре-ние вспыхивает в позднем Гоголе, славянофилах. Окружающее не властно заглушить лучи. Брезжащий свет разгорается в творчестве Достоевского, Владимира Соловьева и тех, кто был и есть с ними. Как наследие XIX века, Россия обретает достояние нравственно-со-вестной и богословской мысли, достояние, поистине составляющее в выборе и сопоставлении - канон книг русских учительных... В обла-сти живописи русский XIX век дает два явления, которые были бы непонятны, взятые в них самих: настолько они не связаны с окру-жающей их средой! Эти явления: Александр Иванов как автор эски-зов на библейские темы, и Михаил Врубель, как мастер фресок Ки-евского Кирилловского монастыря. В этих двух художниках зало-жен существеннейший смысл судеб русской - одной ли русской? -живописи XIX века. Сколь ни были в ином ошибочны и превратны увлечения обоих, - только в сопоставлении с религиозно-нрав-ственным и богословским "деянием" Гоголя, Хомякова, Леонтьева находит место, раскрывает значение завещанное ими творенье. В развитии "европейской" культуры, в пределах XIX века, та совокупность писаний, которую мы именуем "канон книг русских учительных", так же, как явление Иванова-Врубеля, по стилю и сущности не имеет подобий. Зато имеет подобие иное преемство, сказывающееся в судьбах русской культуры: преемство, начатое просветителями - обличителями XVIII и первой половины XIX века, идущее, через Добролюбова, Писарева, Михайловского, к просветителям-правителям большевистской эпохи; преемство позитивного мировоззрения, идолопоклонства "науке", преемство не скепсиса только, а "нигилизма" в отношении к "вненаучным" началам человеческого бытия; преемство не улыбки авгуров, но громкого смеха кощунственных.

Скажут, быть может: "два различных направления общественной мысли"; сказав, ошибутся: не два направления, но два разных исторических образования, два раздельных исторических мира! К первопроповедникам христианства, к истокам, начальным моментам великого исторического цикла уводят проникающие Хомякова и Достоевского, Леонтьева и Соловьева пафос и озарение. К поздним временам неверия (эпикурейского или коммунистического безралично), в периоды "просвещения" - достояние убывающих культур -ведут мировоззрения нигилистически-"научные". Противоречивое, причудливое сочетание: сочетание начала и конца, раннего и позднего, открывающего и завершающего. Весь он таков - русский XIX век: красочный и двойственный, внешне спокойный, внутренне напряженный, отображающий борьбу спорящих друг с другом о господстве подземных, вулканических сил. Эта двойственность, этот спор не тускнеет, не ослабевает и теперь - в начале вто-рого десятилетия XX века. Вдумайтесь в сочетание проповеди безверия, опреде-ленный и ясный, чем когда-либо, ведомой большевистскими верхами и теми, кто к ним примкнул, - с явлениями религиозного подъема, охватившего не только ин-теллигенцию,.. Сожительство форм ранних и поздних, открывающих и заверша-ющих, с большою ясностью сказывается, например, в области поэзии: с одной стороны, элементы подлинного религиозного мироощущения (Ахматова! Неко-торые стихотворения Гумилева в сборнике "Огненный Столп" 1921! Вячеслав Иванов в "Переписке из двух углов!"); с другой, - расцвет "разработки поэтики", в смысле словесной техники стихосложения, "разработки", в значительной мере пренебрегающей смысловым началом поэзии и относящейся в исторической аналогии к формам действительного "александрийства..." (ср. стиховые ухищре-ния латинской и греческой поэзии IV-V веков по Р.Х.)

Значение революции

В судьбах русского XIX века неверие и истина "просвещения" навеяны, преподаны со стороны. Следуя примеру "старших", сладостно стало "не верить"; "старшие" нашептали, что Бога не надобно, а надобна препарированная лягушка и критика просвещенного ума. С обстоятельствами подобной зависимости плохо, казалось бы, согласуется непреложное, на наш взгляд, признание, что уже в древней, допетровской Руси существовала своеобразная ценная культура. Но нужно помнить, что явление русского просветительства-обличительства создалось в обстановке устранения, забвения пре-емства, взгляда на "Европу" как безраздельную законодательницу и "госпожу". Именно в рамках этого отношения, в обстановке добро-вольно принятого на себя "младенчества" духа привитие в русскую духовную жизнь начал позитивизма-нигилизма-материализма вы-ступает как подлинное совращение "малых сил", растление старче-ством юности, успех старцев, соблазнявших Сусанну. В этом - субъ-ективная сторона вопроса. Объективная его сущность - в вовлече-нии России на пути европейского развития, в поставлении России в тот же исторический план, в котором двигалась Европа, в преподании ей в качестве исторической и жизненной правды положений, вытекших из предшествующего развития Европы (Возрождение! расцвет науки! рационалистический деизм!), но не обусловленных развитием России. Каково же в этой перспективе место произо-шедшей русской революции? В качестве попытки сознательного осуществления коммунизма, этого отпрыска "европейских разви-тии", русская революция есть вершина, кульминационный пункт описанного "вовлечения" и "преподания". В то же время в судьбах русской революции обнаруживается величайшая contradiction his-torique Историческое противоречие (лат.) - Ред.: построенная в умысле как завершение "европеизации" ре-волюция, как осуществление фактическое, означает выпадение Рос-сии из рамок европейского бытия. Как умысел, русская революция есть осуществление прилагаемого к России европейского "просветительства - обличительства". Как факт, она - не только кру-шение коммунизма, но устранение, уничтожение базы также дру-гих, помимо коммунизма, "просветительско-обличительских" на-правлений. Революция выражается и связывается с чрезвычайно существенным, многосторонним изменением объективной обста-новки. Изменение это охватывает равномерно идеологическое, хо-зяйственное и политическое бытие.

1. Примыкание русского интеллигентского сознания к западно-европейской культуре основывалось, между прочим, на созданном русскими подражательными усилиями тождестве или сходстве "быта". Если в отношении жизненного уклада Москва и Петербург отличались чем-либо от Парижа и Лондона, то главным образом тем, чем провинция, хотя бы "преуспевающая", может отличаться от столицы. Ныне "быт" рухнул; русские интеллигенты воистину поставлены вне "быта"; они ведут "загробное существование" - без-различно, скитаясь по свету или оставаясь в России. И образы мира, невидимые взору, прикрытому пленкою "быта", выступают, вещая "о тайнах вечности и гроба", пред духовными их очами. На-ходятся ли они среди "европейцев", находятся ли вдали от "Европы" может ли их психология оставаться привычною европейской? В об-становке заграничного "рассеяния", местами и временами, среди окружающих населений, русские изгнанники - как выходцы "с того света", как жители иных планет; местами и временами, среди серой тоски обычного, страдальчески зажженные, они - как факелы, пы-лающие во тьме...

2. В частности, в смысле экономическом, Россия ввержена в не-кие стихийные, неожиданные процессы. Коммунистическая рево-люция мыслилась как завершение капитализма; как высшее на-пряжение промышленно-городского существования, как перемена "правовой надстройки" над базой сложившегося капитализма. В русской же практике коммунистическая революция оказалась раз-рушением не очень развитого, но сложившегося в "европейском" обличий русского капитализма, оказалась возвращением к состо-яниям, гораздо более первоначальным. Что это значит? Сложив-шийся капитализм и тем более социализм, если он начнет "осуществляться", суть формы "поздние", имеющие немало шансов явиться зенитом, быть может, началом упадка, "александрийством" европейского мира. Но именуя себя "социалистической", Россия в судьбах революции определеннее, чем "буржуазные" страны, откло-нилась, ушла от социализма. В гораздо большей степени, чем пяти-летие перед тем, Россия стала деревенской. В порядке же процессов "капиталистических"оказалась в стадии "первоначального накопле-ния". Насколько мы можем представить себе социальные формы современного русского уклада, мы видим в нем, в перспективе ис-торических сближений, черты раннего капиталистического строя (чего-то вроде капиталистического Sturm und Drang Periode Период штурма и натиска (нем.). - Ред. ан-глийского XVIII века), строя, только что складывающегося, с безза-стенчивыми "рыцарями наживы" в качестве "героев времени", с не-ограниченно долгою продолжительностью рабочего дня, низкими заработками рабочих. И эти черты сочетаются с чертами чуть ли не "раннего средневековья". Иной не подыщешь аналогии произошед-шему в России превращению многого, что было "городским", в "деревенское", "опрощению" жизни, возросшему значения общины. Во всяком случае, до "александрийства" очень и очень далеко. Если в смысле экономическом Россию дореволюционную можно сопо-ставлять с "Европой", ныне она оказывается, в иной исторической плоскости. Возможно, что изменения эти, делая русский хозяй-ственный строй более "первобытным" и тем самым менее устойчи-вым в отношении чужестранных воздействий, скажутся, на долго, на коротко ли, неблагоприятным образом на экономической само-стоятельности страны. Но возможно также, что смена "поздних" экономических форм строем более "раннего" склада выступит в оп-ределенный момент потенцией положительной: можно думать, что смена эта - не только знак разрушения, но выявление дремавших энергий и в качестве такового - предварение всплеска русской пред-приимчивости и силы.

Сила слабых

В настоящее время развертывается событие мирового значения, подлинную сущность и последствия которого даже самым про-зорливым не угадать.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.