В пародии Игоря Кореня “Рыбак – рыбака” также обыгрывается стиль, тематика и речевые ошибки оригинала. Игорь Корень. Рыбак – рыбака. Прощайте, сытные обеды, Мяса и булки, что нежны. Я уезжаю, уезжаю В командировку от жены. Отныне властвуй, властвуй, случай! Бери в тиски и оборот. Случайной дамы бюст могучий, Столовский чёрствый антрекот … Вадим Ковда. Житейским опытом научен, Хоть я с женой нежон и мил, Случайной дамы бюст могучий Мне зенки давеча раскрыл. Хрустим недельным чебуреком, Да и вода с любимой – квас, К тому же лексика навеки Связала и сроднила нас: С утра – стихом её уважу, Который за ночь наболит. Ты почитай, а я приляжу, Она мне тихо говорит.
Тема, сюжетное развитие стиха –оригинала остаются неизменными, но комический эффект достигается за счёт тиражирования авторской ошибки–нарушения орфоэпической нормы в целях погони за рифмой. В тексте пародии мы видим наряду с орфоэпической ошибкой (нежон) и грамматической (приляжу), ещё и присутствие просторечных оборотов: “зенки давеча раскрыл”, “уважу стихом”, которых не было в исходном тексте.
Т. о. мы видим, что главный приём имитации в данной пародии – тиражирование авторских ошибок. В следующих пародиях также основным приёмом имитации является обыгрывание авторской ЯИ, неудачный с точки зрения пародиста, и обыгрывание образной системы пародируемого автора путём создания оригинального пародийного сюжета, в котором реализуется совсем другой семантический потенциал пародируемых образных средств. А. Мурай. Концертик. От блюдечка до блюдечка, С цветочка на цветок Летает пчёлка – дудочка И собирает сок. Анатолий Брагин. Чуть-чуть дрожит поляночка На лёгком ветерке. Уселась арфа—бабочка На желтеньком цветке. С комариком—кларнетиком Валторночка—жучок Дудят себе дуэтиком, Забравшись на сучок.
В качестве объекта пародирования А. Мурай выбирает неудачную образную игру автора, так метафора “пчёлка—дудочка” привлекает его внимание. Излишнее использование автором существительных с уменьшительно—ласкательными суффиксами приводит к тому, что стихотворение принимает примитивный характер и достойно внимания разве только маленького ребёнка. Все эти черты пародист тиражирует в своей пародии. Так мы получаем то же обилие суффиксов к, очк, еньк, выписанные по той же схеме метафорические сравнения: арфа—бабочка, валторночка—жучок, комарик—кларнетик, т. е. наблюдается та же слащавость интонации и примитивная рифмовка. Т. о. пародист имитирует не только образную игру автора и его стиль, но и содержательную сторону этого стихотворения.
Излишне экспрессивный стиль, черты высокой патетики и несоответствие художественной формы содержанию в стихотворении Л. Хаустова не остаётся без внимания А. Иванова. А. Иванов. На темы марала. О, как душа моя стонала! Так близко было – два шага: Пилили панты у марала, Живые, тёплые рога. Леонид Хаустов. Какая грустная картина, Страшней не видел дотоль Стоит безрогая скотина, В глазах – смятение и боль. Орал марал, душа орала На расстоянии двух шагов… Я бы свои отдал маралу, Но я ведь тоже без рогов.
А. Иванов, используя ту же форму стиха, утрирует его содержание, вставляя чуждые данному высокому стилю лексические единицы: “безрогая скотина”, “орал марал, душа орала”, но параллельно мы видим наличие слов, характерных для высокого стиля: “дотоль”, “смятение…”.
Т. е. пародист расширяет границы между стилевыми пластами стиха, гиперболизируя авторскую неудачу, при этом использует систему образных средств пародируемого автора (в том числе и ритмо-мелодическую структуру - ассонансное построение четверостиший (звуки о, а)). Комический эффект возникает как следствие сопоставления несопоставимых вещей.
Образная игра А. Чистякова дала повод к написанию пародии Михаилом Глазковым. Пародист с юмором обыгрывает строки поэта. М. Глазков. Печная ода. Въезжал я в сны на ней, Как на Савраске. Я верил: печь – живое существо: Просто я одной ногою – в мае, А другой перешагнул в июнь. Антонин Чистяков. Кто за что, а я в дороге тряской Обожаю печь, а не авто. Подо мной как личный мой Пегаска, Ржёт она хореем на пять стоп, В современность фертом я въезжаю, Лихо диффелирую селом. И на всякий случай выпущаю Из трубы колдунью с помелом. Эге – гей! Галопом через реки, То под гору, то под изволок. Из варяг, да прямо, значит в греки Жму одной ногою в древнем веке, А другой упершись в потолок.
Пародист комически переосмысляет поэтические образы, которые видит в стихотворении, с помощью создания своего небольшого сюжета, утрирующего деревенскую тематику пародируемого текста. В результате в тексте пародии появляются лексические аномалии, которых не было в оригинале: “выпущаю”, “из варяг, да прямо, значит в греки”. Интересен приём словообразовательной ЯИ пародиста, когда по аналогии с “Савраской”, он образует кличку коня– символа “Пегаска”. Комический эффект возникает за счёт новых образов, возникаемых в пародии (сюда можно включить и образ деревенского языка, включаемый в 55 текст).
Имитация образной системы стихотворения лежит в основе следующей пародии. М. Глазков. Эмоции на ВДНХ. Э – ге – гей ты, Селенга! Э – ге – гей вы, берега! Небеса вы – э – ге – гей! .. Слышишь, Селенга! О – го – го – го! А – га – га! .. ВДНХа, ВДНХа – Не очень звучно для стиха. Дм. Смирнов. Иду я по ВДНХа И во весь дух: Ха – ха – ха – ха! О – го – го – го! Э – ге – ге – гей! Пужаю уток и курей. А – га – га – га! У – гу – гу – гу! .. Ох, братцы, больше не могу.
Стихотворение –оригинал настолько слабо, что пародисту достаточно внести несколько дополнительных штрихов в череду авторских междометий, чтобы усилить комический эффект, вызываемый самим объектом пародирования. Так в пародии появляются новые междометья: Ха – ха – ха, У – гу – гу
и фраза с намеренно воспроизведённой особенностью диалектного произношения слова: “пужаю уток и курей”.
В результате возникает образ восторженного деревенского жителя, гуляющего по ВДНХ, но образ более комичный, сниженный, чем в оригинале.
Таким образом, авторская образная система подвергается переработке пародиста, утрируется им и доводится до абсурда.
Подобным образом обыгрывается стиль и тематика стиха в другой пародии М. Глазкова “Сибирские ахи”. М. Глазков. Сибирские “ахи”. Ах, арбузники молодёжные! .. Ах, эта детская смущённость! .. Ах, эти лыжи, лыжи, лыжи! .. Значит, что – то я всё же стою, Если стоит меня ругать. Илья Фоняков. Ах, какой у арбуза хвостик! Поросячьему он под стать. Ах, и здорово можете, гости Вы меня, Фонякова, ругать. Ах, меж вами и мной положительно Ничегошеньки общего нет! Ах, какой же, друзья, Удивительный, Темпераментный я поэт! Восторгаюсь в подлунном мире Каждой щепочкой – там и тут. Ах, не зря ведь меня в Сибири Первым ахальщиком зовут?
Сохраняя особенности авторского стиля, пародист воспроизводит свой мини-сюжет, насыщенный авторскими цитатами. Соотнесённость восторженного авторского стиля и содержания пародии (ах, какой у арбуза хвостик! Поросячьему он под стать) вызывает комический эффект. М. Глазков Век перепутал. Ты красива, Матрёна! Твоя хата – эгей! Аржаная солома До самых бровей… Без Матрёны России Ни за что не прожить. Александр Говоров. В старомодном уборе Аржаней спелой ржи Я по сельским задворьям Прохожу вдоль межи. Где ты, тётка Матрёна? Аль ходить не годна? Твоей древностью тронут Аж до самого дна. Приглашай на полати, Я – за зашшытничек твой! Подарю уж не платье – Сарафан расписной. Хошь стихи почитаю Про тебя? .. Но в ответ: - В прошлом веке витаешь, Пашанишный поэт!
В следующей пародии основным приёмом имитации будет обыгрывание, тиражирование диалектных произносительных особенностей слов.
В самом оригинале мы встречаемся с разговорно-диалектной формой один раз (“аржаная солома”), а в пародии данная особенность воспроизводится в каждой строфе (“аржаней спелой ржи”, “аль ходить не годна”, “я зашшытничек твой”, “пашаничный поэт”). Т. о. в данной пародии окарикатуривается, выпячивается на первый план такая деталь авторского стиля, как стремление к использования нестандартных, разговорно-диалектных форм языка.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13
