И вся эта ужасная веха в истории России началась 25 октяб-ря.... Хотя.... много ли осталось после революции от России? Полковник С. А. Коренев: ”.... проходит всего одна ночь, и Россия становится Совдепией” (157). Этим коротким предложением русский офицер попал в “десятку”. На месте старой России воз-никло новое государство, стремившееся уничтожить и испошлить самую память о ней. Как выразился Л. Троцкий о старой России: ”Бывшая империя царей” (158). Два поколения русских жили в ненависти к дореволюционной России - таким был итог большевистской пропаганды. Сейчас стало очевидным, что было с Россией в 1917-м, и то, читая воспоминания об этом - мороз по коже. А что чувствовали те, кто остался в России и кто, не обла-дая пролетарским происхождением и будучи неспособным себя за-щитить, был обречен на смерть? Один из таких людей, чиновник министерства финансов С. К. Бельгард, оставил нам дневник, в ко-тором записывал свои наблюдения и мысли о жизни в Петрогра-де. Вот выдержки из этого дневника: ”По городу блуждают немец-кие офицеры, снабженные разрешениями большевистского прави-тельства. Попадаются на улицах и немецкие солдаты. Нет никаких сомнений, что все восстание организовано немцами и на немецкие деньги.... и при благосклонном участии черносотенцев.
.... 28 ноября. Прошло время для партийной борьбы, наша рево-люция приобрела стихийную силу, которую политикой не остано-вишь.
.... 8 декабря. Четыре месяца продолжается на Руси анархия. Не довольно ли? Отчего над Петроградом не летают германские це-пеллины? Отчего наши союзники не прислали сюда карательных от-рядов? Доколе будет продолжаться углубление революции?
.... На улицу вечером пренеприятно выходить: всюду темно-та, слышны выстрелы. Да и дома сидеть невесело: из-за забастовки дворников нет никакой охраны и всякий может войти во двор и влезть в квартиру.
.... Начались по вечерам ограбления и раздевания буржуев... .. Я выхожу в стареньком красногвардейском пальто и оставляю часы и кольца дома... .. 12 декабря. Вся наша теперешняя жизнь - сплошное ожида-ние. Мы ждем мира, покоя и порядка” (159). Очень хорошо написа-ла об этом З. Гиппиус: ”.... была у нас не жизнь, а воистину “жи-тие” (160).
Ни мира, ни покоя большевики Бельгарду не дали. Он получил лишь новый порядок, насаждаемый оружием, порядок, в который не вписывались подобные ему люди. Россию захлестнул примити-визм; все достижения культуры и образования были забыты. По сути, русских отрезали от целой эпохи в жизни их страны. Аналогичные Бельгарду чувства испытывал Петр Струве: ”В настоящий момент, когда мы живем под властью советской бюрок-ратии и под пятой красной гвардии, мы начинаем понимать, чем были и какую культурную роль выполняли бюрократия и полиция низвергнутой монархии. То, что у Гоголя и Щедрина было шар-жем, воплотилось в ужасающую действительность русской револю-ционной демократии” (161). Струве, боровшемуся с царизмом с 1888г. ,его недостатки показались ничтожными после увиденного большевистского террора: все познается в сравнении. То же мы видим у русского писателя А. М. Ремизова: ”Хочу неволи вместо свободы, хочу рабства вместо братства, хочу уз вместо наси-лия” (162). Неверным было бы полагать, что террор исходил только от красных. То же самое было и у белых, ведших со своими против-никами непримиримую войну. Истребляли и грабили и та, и другая стороны. Другое дело - в масштабах злодеяний. Здесь большеви-кам действительно равных нет. Они продолжили борьбу с врагами уже после окончания гражданской войны, и борьбе этой не было конца. А пока журналист З. Ю. Арбатов - о результате “недели бедноты”, проведенной большевиками в Харькове: ”Город был ог-раблен так, как не грабили его ни пьяные казаки генерала Ирма-нова, ни дикие чеченцы пьяного Слащева”. Грабили целую неде-лю. Арбатов приводит слова председателя харьковского губиспол-кома Василия Аверина: ”Мы.... должны сейчас пройти по квартирам мелкой, средней и высшей буржуазии и организованно ограбить у нее все излишки, которые позволяют буржуазии, не служа и не ра-ботая у советской власти, нормально питаться и ждать из Киева поляков, а из Крыма Врангеля.... Мы должны ограбить у буржуазии те народные миллиарды, которые хитрая буржуазия превратила в шелковое белье, меха, ковры, золото, мебель, картины и посуду.... Мы должны все это у буржуазии отобрать и раздать пролетариям и заставить буржуазию за паек пойти на работу к советской власти” (163).
Струве останавливается на природе красного террора, и его рассуждения, на мой взгляд, чрезвычайно глубоки: ”Отвлечен-ное социологическое начало классовой борьбы, брошенное в русские массы, было ими воспринято, с одной стороны, чисто пси-хологически, как вражда к “буржуям”, к “господам”, к “интелли-генции”, к “кадетам”, “юнкарям”, к дамам в “шляпах” и к т. п. категориям, не имеющим никакого производственно - экономи-ческого смысла: с другой стороны, оно как директива социально - психологических действий было воспринято чисто погромно-меха-нически, как лозунг истребления, заушения и ограбления “буржу-ев”. Поэтому организующее значение классовой борьбы в русской революции было и продолжает быть ничтожно; ее разрушительное значение было и продолжает быть безмерно. Те две основные идеи новейшего социального движения: идея социализма и идея классо-вой борьбы - в русское развитие вошли не как организующие, со-зидательные силы строительства, а только как разлагающие, раз-рушительные силы ниспровержения” (164).
Примеров большевистского террора в работе приводилось достаточно, но хочется привести содержание нескольких подлин-ных документов. Это акты “расследования по делам о злодеяниях большевиков в 1919 году в г. Новочеркасске и др. местах Донской области.
.... Политику террора проводили в жизнь созданные большеви-ками в Новочеркасске учреждения Совет пяти и железнодорожный военно-революционный трибунал. Совет пяти заменил собою городскую милицию, избранную насе-лением уже во время революции, и исполнял, кроме того, функции суда. Этот Совет, руководствуясь.... ”революционной совестью”, .... выносил постановления об арестах и расстрелах жителей и сам же приводил в исполнение свои приговоры... .. Суд революционной совести превратился в сплошной са-мосуд толпы или отдельных матросских и красноармейских банд по самым различным поводам и предлогам”.
А вот что было в Ростове-на - Дону: ”Войска большевистской .... республики заняли город.... и тотчас красноармейцы приступи-ли к поискам оружия и “кадетов”, как они называли своих боевых и политических противников, к обыскам и арестам”. В Таганроге “.... преступный элемент города поголовно примкнул к большевикам” и принял участие в их восстании в ян-варе 1918 года (165).
В записях Бельгарда от 8 декабря читается вопрос: надолго ли это? Когда же кончится революция? В послеоктябрьские дни этот вопрос “висел в воздухе”. Его задавали многие, и далеко не все склонялись к мысли об окончательной победе большевиков. К числу сомневающихся относился А. Демьянов: ”Торжество большеви-ков было, однако, не полным. Никто их торжеству всерьез не ве-рил, да и сами большевики не были уверены, что властью они зав-ладели по-настоящему. Это сказывалось между прочим в том, что на ту отрасль правления, которая выражалась в государственной деятельности министерств, они в первое время почти совсем не обращали внимания. Прошло достаточно времени, пока, например, в министерстве юстиции не явился большевистский комиссар, а зая-вившись, вновь не стушевался. То же было и в других ми-нистерствах” (166).
Гораздо решительнее большевики действовали в отношении прессы: ”.... в течение этого дня (25 октября-К. Д. ) была прикры-та вся столичная буржуазная пресса......Больше ни в чем новая власть пока не проявлялась. Но этот дебют ее произвел, с непри-вычки, сильное впечатление. Подобных массовых расправ с печатью никогда не практиковалось царизмом....
Разгром буржуазной печати, будучи полной практической бессмыслицей, сильно повредил большевикам. Он отпугнул, отшатнул и возмутил, заставил насторожиться решительно все нейтральные и колеблющиеся элементы, каких было немало. Вот как начинает править новая власть! Больше пока ничего нет, но погром и бессмысленное насилие уже есть. Оплевание ценностей револю-ции, втаптывание в грязь принципов демократической грамоты - уже налицо.... ” (167). В автобиографии М. Волошина встречаем такие слова: ”.... там, где начинается свобода печати, свобода мысли кончается” (168). Видимо, большевики мыслили аналогично. Здесь к месту привести рассуждения публициста и общественного деятеля А. С. Изгоева: ”.... мудрое правительство знает, что и при-менение силы имеет свои пределы, что тут излишество так же вредно, как и недостаток. Дурное правительство всегда пускает в ход больше насилия, чем это необходимо. Когда правительству приходится вносить свой меч в мелкие бытовые ячейки челове-ческой жизни, такое правительство дурно и недолговечно. Оно бе-рет на себя явно непосильную задачу, так как для осуществления своей цели оно должно из пяти граждан превратить троих в на-чальника, шпиона и вооруженного полицейского против двух остальных. Дурным было правительство старого строя, но больше-вистское оказалось с этой точки зрения еще худшим” (169). Рассуждения Изгоева о “мудром” правительстве в отношении большевиков - заблуждение. Все учение о социализме пропитано духом жесткого классового противостояния, в котором побеждает тот, кто будет более решительным и менее разборчивым в выборе средств борьбы. Насилие - неотъемлемая часть теории социализ-ма, но именно здесь крылась слабость его, будущая причина гибе-ли, казалось, незыблемого режима.
Думается, точнее всех ситуацию выразил А. Ф. Керенский: борь-ба “.... в 1917 году закончилась видимым торжеством красной ре-акции, но.... далеко еще не завершилась” (170). Сам Керенский при отъезде из Мурманска на французском корабле был настроен на продолжение борьбы с большевизмом: ”Я был делегирован той частью России, которая отказалась признать сепаратный мир с Германией. Моя задача заключалась в том, чтобы добиться немед-ленной военной помощи союзников для того, чтобы _восстановить _русский фронт и тем обеспечить России место в будущих мирных _переговорах . ” (171). Новой России предстояло многие годы бороться с внутренними
и внешними врагами. Эта борьба истощила ее, не дав победы, кото рая была ей не нужна: без состояния постоянной напряженности новое государство не могло существовать. Ему нужна была вой на, которая сплачивала нацию и укрепляла строй. З. Н. Гиппи ус: ”Большевистская власть в России - порождение, детище вой ны. И пока она будет - будет война. Гражданская? Как бы не так! Просто себе война, только двойная еще, и внешняя, и внутрен няя. И последняя в своей омерзительной форме террора, т. е. убийства вооруженными - безоружных и беззащитных” (172). И далее: ”Принудительная война, которую ведет наша кучка захват чиков, еще тем противнее обыкновенной, что представляет из себя “дурную бесконечность” и развращает данное поколение в корне создает из мужика “вечного” армейца, праздного авантю-риста. Кто не воюет или пока не воюет, торгует (и ворует, конеч-но). _Не работает никто ...Воистину “торгово-продажная” республи-ка, - защищаемая одурелыми солдатами - рабами” (173).
Разделение старого и нового прошло и по основной ячейке общества - семье. “Девочка-подросток рассказывает товарищам и подругам в комсомольском клубе.... :”Мы (с родителями - К. Д. ) так на две половины и живем. Старые по-своему, мы по-своему. У них школы, да лампады, да душеспасительные книги. У нас портрет Ленина, “Красные всходы”, “Безбожник” (174). Отрицание, всегда свойственное молодым, нашло поддержку у большевизма, и оказа-лось чрезвычайно благодарным для него. Новое поколение выбра-ло “новую” жизнь, и строило ее с воодушевлением.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16
