“И только это службу начали, глядь архиерей пальцем Ивану вот так вот от чего, - говорит, - у тебя тут дух нехороший? .. ” . ”Мертвой человечиной пахнет, ну просто стоять невмочь. И из церкви народ - диаконы тишком, а попы задом.... ”. “Поглядел архиерей на Ивана - насквозь, до самого дна и ни слова не сказал, вышел. И остался Иван сам - один в своей церкви. Все ушли - не стерпели мертвого духа” (194).
Безусловно, ”красные” выиграли и восстание, и гражданскую войну, и многочисленные войны с внутренними и внешними врагами. Но они проиграли РЕВОЛЮЦИЮ, и ее цель достигнута не была.
Эпиграфом к следующей части работы могут служить известные слова Чаадаева, приведенные публицистом и общественным деятелем А. С. Изгоевым: ”Невольно вспоминаются знаменитые слова Чаадаева: ”Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок. Наставление, которое мы призваны преподать, конечно, не будет потеряно; но кто может сказать, когда мы обретем себя среди человечества и сколько бед суждено нам испытать, прежде чем исполнится наше предназначение”. Поистине в этих словах, написанных 90 лет тому назад, слышится какое-то пророчество” (195).
Слова Чаадаева находят отклик у религиозного философа и общественного деятеля С. Франка: ”.... Россия произвела такой грандиозный и ужасный по своим последствиям эксперимент всеобщего распространения и непосредственного практического приложения социализма к жизни, который не только для нас, но, вероятно, и для всей Европы обнаружил все зло, всю внутреннюю нравственную порочность этого движения” (196).
“Портрет” русской революции был бы неполон без свидетельств интеллигенции, то есть той части общества, которая концентрирует в себе его духовный потенциал. Реакция интеллигенции на революцию была освещена в многочисленных публикациях последних лет. Общий вывод, сделанный мной по их прочтении, таков: большинство интеллигенции негативно отнеслось к революции. Поэтесса З. Гиппиус: ”.... к чести русской интеллигенции надо ска-зать, что громадная ее часть, подавляющее большинство, состоит именно из “склонившихся”, из тех, кто с великим страданием, со стиснутыми зубами несут чугунный крест жизни. Эти виноваты лишь в том, что они не герои, т. е. герои, но не активные. Они нейдут активно на немедленную смерть, свою и близких; но нести чугунный крест - тоже своего рода геройство, хотя и пассивное” (197).
Русские интеллигенты с восторгом встретили февральскую революцию, когда перестало существовать самодержавие. Об этом просвещенная Россия мечтала весь 19 век, видя регрессивную роль, исполняемую царствующим домом. Временное правительство, несмотря на свои недостатки, рассматривалось как легитимное, чего не скажешь о СНК, захватившем власть незаконным путем. Свершилась революция, о которой интеллигенция писала как об освободительном акте русского народа. Но результат революции, ее последствия привели к непризнанию интеллигенцией нового государства. С. Л. Франк: ”Интеллигенция, в момент осуществления высших своих надежд, в момент наступления чаемого в течение более полувека “царства божия” - именно наступления революции и торжества ее идеалов, - вдруг поняла, что бог-спаситель ее заветной веры есть ужасное, всеистребляющее чудовище или мертвый истукан, способный вдохновлять лишь безумных и лишь на безумные и убийственные дела” (198).
Перейдем к конкретным оценкам. Представители интеллигенции не принимали участия в вооруженном восстании, поэтому для его описания воспользуемся записями американских публицистов Д. Рида и А. Вильямса. Но прежде - их мнение о Ленине. А. Вильямс: ”Вера в массы не мешала ему, однако, лично браться за любую проблему, которая вставала перед ним, и вскрывать те, что были глубоко запрятаны” (199). То, что Ленин лично решал многие вопросы говорит о том, что у новой власти не было отлаженного механизма исполнения решений. Сама масса не могла самостоятельно решать государственные вопросы вследствие необразованности. Да и новые руководители государства не имели опыта в этой области. Все, что делалось, - делалось впервые, ошибки и перегибы в государственной политике были неизбежны.
А вот мнение о “вождях” А. С. Изгоева: ”Эти люди имели, наконец, мужество осуществить свои идеи в жизни. Они показали социализм в осуществлении. Иным он быть не мог. Иных результатов ждать от него нельзя. Урок получился страшный, но, быть может, иного пути к нашему выздоровлению не было” (200). Поэтесса З. Н. Гиппиус: ”.... Россией сейчас распоряжается ничтожная кучка людей, к которой вся остальная часть населения, в громадном большинстве, относится отрицательно и даже враждебно. Получается истинная картина чужеземного завоевания. Латышские, башкирские и китайские полки (самые надежные) дорисовывают эту картину. Из латышей и монголов составлена личная охрана большевиков: китайцы расстреливают арестованных (заключенных)... .. Чем не монгольское иго? ” (201).
“.... происходит, приблизительно, то, что было после битвы при Калке: татаре положили на русских доски, сели на доски - и пируют” (202). Из приведенных отрывков видно: Гиппиус считает, что большевики - это не Россия. Это захватчики, типа монголов, опирающиеся на иностранную вооруженную силу. Думается, что фигуру Ленина как вождя Октябрьской революции будет интересно сопоставить с личностью другого вождя революции, только Февральской, Керенского. О последнем писал философ, профессор Петроградского университета С. А. Аскольдов: ”.... в Керенском, этой центральной фигуре начала русской революции, выразилась вся идейная скудость и духовная беспочвенность того слоя общества, который был носителем гуманистического начала. Этот герой, так легко пленявший русское общество и народ первые три месяца революции пустой революционной фразеологией, скоро должен был почувствовать, что влияние, оказанное гуманистической идеологией на народное сознание, было лишь негативным, т. е. освобождающим, но ничего не созидающим. Гипноз красивых слов скоро миновал. И испытанные, и заслуженные деятели пали под натиском их же долголетними усилиями освобожденного народа, не думавшего уже ни о прошлом, ни о будущем, а об одном только текущем моменте настоящего” (203). Весьма неприглядным предстает перед нами Керенский в описании Аскольдова, тем более, что в своей статье Аскольдов ставит его в один ряд с Распутиным - “героем” первой русской революции.
З. Н. Гиппиус - о Зиновьеве и Троцком: ”Любопытно видеть, как “следует” по стогнам града “начальник Северной Коммуны”. Человек он жирный, белотелый, курчавый. На фотографиях, в газете, выходит необыкновенно похожим на пышную, старую тетку. Зимой и летом он без шапки. Когда едет в своем автомобиле открытом, - то возвышается на коленях у двух красноармейцев. Это его личная охрана. Он без нее - никуда, он трус первой руки. Впрочем, все они трусы. Троцкий держится за семью замками, а когда идет, то охранники его буквально теснят в кольце, давят кольцом” (204).
Любопытно прочесть мысли о героях революции у русского философа и публициста Н. Бердяева: ”После бесовства русской революции святость русской революционной интеллигенции не представляется уже столь канонически бесспорной. Духовного возрождения России нужно искать во внутреннем изобличении этой революционной лжесвятости и в освобождении от ее обаяния. Революционная святость не есть настоящая святость, это - ложная святость, обманчивая видимость святости, подмена. Внешние гонения, воздвигнутые старой властью против революционеров, внешние страдания, которые им пришлось претерпеть, очень способствовали этой обманчивой видимости святости. Но никогда в революционной святости не происходило истинного преобразования человеческой природы, второго духовного рождения, победы над внутренним злом и грехом.... Человеческая природа хотела достигнуть.... новой, высшей жизни чисто внешними, материальными средствами. Но человек, фанатизированный ложной идеей, способен выносить внешние лишения, нужду и страдания, он может быть аскетом не потому, что силой своего духа преодолевает свою грешную и рабскую природу, а потому, что одержимость одной идеей и одной целью вытесняет для него все богатство и многообразие бытия.... ” (205). Революционеры не только не изменили других, но и сами остались такими, какими были созданы - обычными, обуреваемыми страстями людьми. Им не удалось изменить даже собственную природу, и опять же потому, что они были обычные люди.
Рассуждения Бердяева о вождях русской революции полностью подтверждаются Аскольдовым: ”Их действиями руководила лишь жажда власти и желание во что бы то ни стало сейчас же осуществить свои замыслы, нисколько не заботясь об их прочности в будущем” (206). Эта цитата наводит на рассуждения о том, хотели большевики блага России или нет. Раньше это воспринималось как нечто само собой разумеющееся; сейчас это утверждение многими оспаривается. Приведем еще раз высказывание английского посла Дж. Бьюкенена: ”Для большевика не было ни родины, ни патриотизма, и Россия была лишь пешкой в той игре, которую играл Ленин” (207). Таким образом, согласно Дж. Бьюкене-ну, для большевиков с их интернациональной идеологией не существовало понятия “Россия”. Они хотели блага, но блага для всего мира, абстрактного счастья для всех. Романтизм этой идеи был бы привлекателен, если бы не способы, которыми она достигалась. В отношении большевиков здесь уместна поговорка: ”Благими намерениями вымощена дорога в ад”, хотя Аскольдов считает, что не ад втянул в себя большевиков, но они сами - порождение ада, и в особенности - их вожди: ”.... не надо быть пророком, чтобы понять, что соблазн антихристова движения подойдет к человечеству не в обличье злого волка, а именно в обличье человека, одушевленного благороднейшими идеалами и умеющего проводить их в жизнь в заманчивых и этически безупречных формах. Но существо его останется то же самое - создание общественных форм на основе подчинения человеку, как богу... .. Индивидуальное лицо антихриста лишь воплотит и олицетворит в себе все вожделения забывшего и отвергнувшего Бога человечества, как бы вручившего ему все свои родовые полномочия и форму власти” (208). Речь идет о третьем “герое” революции, после Распутина и Керенского, - Ленине. Именно его Аскольдов считает истинным “зверем”, которому, однако, не удастся низвергнуть мир в пропасть: ”Слишком очевидно, что человечество не подошло еще к последним граням и тяжело больная Россия выздоровеет, хотя бы и приблизив своей болезнью и себя, и все человечество к настоящей смерти” (209). О Ленине - поэт Н. Клюев:
“.... Лениным - вихрь и гроза Причислены к ангельским ликам” (210). Князь Вяземский, имея ввиду дворянское происхождение Ленина: “В Европе сапожник, чтоб барином стать, Бунтует, понятное дело!
У нас революцию делает знать - В сапожники, что ль, захотела? ” (211). С Д. Ридом и его коллегами в Зимнем дворце после его “взятия” произошел такой случай: солдаты заподозрили их в воровстве и шпионстве. Они их окружили и, несмотря на мандаты, хотели было с ними расправиться, когда американцы обратились к члену ВРК, глядевшему “очень беспомощно” и признавшему сначала по-французски: ”Плохо дело”. Его речь к солдатам говорит отнюдь не о железной дисциплине: ”Товарищи, товарищи! - воскликнул он. Я комиссар Военно-Революционного комитета. Ведь мне вы верите? . Так вот, я вам говорю, что эти мандаты подписаны теми же именами, что и мой собственный! ” (212). Происшедшее в комментарии не нуждается, это было преддверием грядущего произвола.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16
